ТРАГЕДИЯ РАЗРУШЕНИЯ: ПОСТМОДЕРНИЗМ В ДЕЙСТВИИ

ТРАГЕДИЯ РАЗРУШЕНИЯ: ПОСТМОДЕРНИЗМ В ДЕЙСТВИИ

Самоубийство — не постмодернистское открытие. Сколько существует мир и литература, столько ху­дожники слова, не выдержав титанического давления таланта изнутри и ответственности снаружи, берут на себя роль Творца и прекращают свои земные мучения. Еще Цюй Юань покончил с собой, не перенеся страданий, да и вся последующая история Слова переполнена трагическими страницами: Радищев, Есенин, Маяковский, Цветаева… Но то, что сделал с собой Юкио Мисима — это уже даже не самоубийство.

Это

— тотальное разрушение человеческой личности. Постмо­дернизм в его страшной сущности.

Это была несомненная демонстрация, художественный акт, перфоманс: затянутый «в опереточный мундир» писа­тель, верная свита, самурайские мечи — они явились на военную базу совершать государственный переворот. Взяли в заложники командира, вышли на бал­кон, оттуда Мисима произнес огненную, но заведомо провальную речь о Японии, которую необходимо вернуть назад в Средневековье, потом вернулись в комнату — и совершили сэппуку: Мисима распорол себе живот, его ученики дрожащими руками начали этим же мечом рубить ему

голову и взрезать свои животы. Кровавое действо пре­кратила полиция, ибо сколько бы ни писал в своих рома­нах несчастный Мисима, что смерть для японца — счастье, японские полицейские бросаются защищать чужие жизни так же истово, как и полицейские западные.

На страницах своих романов Мисима десятки раз ре­петировал сэппуку. Его герои, наделенные чудовищными комплексами, потерявшие точку опоры в жизни, ищущие счастье там, где его отродясь не-существовало, неизбежно приходят к мысли о самоубийстве: смерть оказывается самым прекрасным, что только можно отыскать в чело­веческом существовании. «Японский идеал смерти ясен и прост, и в этом смысле он отличается от отвратительной, ужасной смерти, какой она видится людям Запада. Япон­ское искусство обогащает не жестокая и дикая смерть, а, скорее, смерть, из-под ужасающей маски которой бьет ключ чистой воды.

Этот ключ дает начало многим ручей­кам, которые несут свою чистую воду в наш мир», — утвер­ждает Мисима, доводя открытый модернистами эстети­ческий аспект смерти до постмодернистского «выворота наизнанку», взваливая на себя только постмодернисту по­сильную ношу ответственности за всех японцев разом.

Отрицая нормы и правила, отказывая в праве на су­ществование любой морали, постмодернизм неизбежно добирается и до основных, инстинктивных человеческих ценностей, заложенных в биологической программе хоть европейца, хоть японца: жизнь — священна. Боязнь смер­ти — эмоция нерукотворная, намертво впаянная в код человеческой личности, базовое правило человека. А раз это правило — постмодернизм обязательно доберется и до него.

Убить себя опереточно, в ходе дикого спектакля, погиб­нуть шутовски, публично, одновременно обрекая на крова­вое преступление своих близких друзей, вдохновляя их на ту же нелепую и мучительную смерть, — никакая литера­тура прежде не выливалась в подобные действа. Большой писатель — какой бы нации он ни был — всегда гуманист: человеколюбив хмельной бунт против «конфуцианства» хулигана Ли Бо, бесконечно гуманен карнавальный смех Рабле, отечески строг к любимым чадам просветительский сарказм Вольтера. И только постмодернизм, подвергаю­щий унизительному осмеянию все вокруг себя, покушается на саму жизнь — и первым убивает своего создателя.

Драматичен этот виток истории мировой литературы: легендарная смерть страдающего за свой народ первого поэта Цюй Юаня — и сумасшедшая смерть Юкио Мисимы. Смертельно опасен постмодернизм.




ТРАГЕДИЯ РАЗРУШЕНИЯ: ПОСТМОДЕРНИЗМ В ДЕЙСТВИИ