Трактовка темы поэзии Маяковский
Несколько особняком в поэзии рубежа веков стоит Маяковский. Его трактовка темы поэзии с самого начала отличалась двумя яркими чертами: предельным демократизмом творчества и уверенностью в своей безусловной поэтической гениальности. Оба этих начала ярко проявились в стихотворении «А все-таки»: «Но меня не осудят, но меня не облают, как пророку цветами устелят мне след. Все эти, провалившиеся носами, знают: Я — ваш поэт…. И бог заплачет над моею книжкой!
Не слова — судороги, слипшиеся комом; и побежит по небу с моими стихами
В послеоктябрьскую эпоху эти два мотива обогатились у Маяковского другим содержанием, сделавшим его подлинным новатором в трактовке этой вечной темы. Усваивая многие традиционные мотивы русской классической поэзии, Маяковский впервые поставил вопрос «о месте поэта в рабочем строю». Он относился к поэтической работе не как к «магии слова», не как к божественному вдохновению, но — в противовес давней поэтической традиции — как к труду, сложному, порой изматывающему, но необходимому стране.
Этой мысли, в сущности, посвящено все стихотворение
Центральной в понимании поэзии и поэтического труда стала у Маяковского идея социального заказа. Именно подчиняясь этой идее, он забрасывал многие свои поэтические замыслы, торопясь делать срочную, необходимую стране в данный момент работу — будь то окна РОСТА или даже реклама. «В наше время тот поэт, тот писатель, кто полезен», — писал Маяковский в стихотворении «Птичка божия», высмеивая попутно «бесполезных», но красивых поэтов, пишущих о том, что «луна, мол, над, долиной, мчит ручей, мол, по ущелью». И не то чтобы самому Маяковскому не хотелось взяться за интимную лирику — а лирик он был замечательно тонкий и поэтичный, — но просто, с его точки зрения, было не время: «Я буду писать и про то, и про это, но нынче не время любовных ляс. Я всю свою звонкую силу поэта тебе отдаю, атакующий класс!»
Такое творчество давалось Маяковскому нелегко. И суровым признанием звучат строки из итогового произведения Маяковского — поэмы «Во весь голос»: «И мне агитпроп в зубах навяз, и мне б строчить романсы на вас, — доходней оно и прелестней. Но я себя смирял, становясь на горло собственной песне». И все же нетрадиционный, даже, шокирующий публику образ писателя — «ассенизатора и водовоза» — был для Маяковского дороже, чем представление о писателе, как о «птичке божией». Потому что именно такая — тяжелая, неприглядная и неблагодарная работа была нужна для построения социализма, идее которого Маяковский отдал всю свою поэтическую жизнь.
И свое поэтическое бессмертие Маяковский понимает иначе, нежели поэты до него, отвергая саму традиционную для русской и мировой поэзии идею памятника: «Мне наплевать на бронзы многопудье, мне наплевать на мраморную слизь. Сочтемся славою, — ведь мы свои же люди, — пускай нам общим памятником будет построенный в боях социализм». Именно для этого, для будущего, куда всеми силами стремился футурист Маяковский, и работает поэт: «Для вас, которые здоровы и ловки, поэт вылизывал чахоткины плевки шершавым языком плаката».
Если поэт-рабочий — один из любимых и принципиально важных для Маяковского образов, то не менее характерно для него уподобление поэзии оружию — здесь Маяковский обращается к давней традиции русской поэзии: «Парадом развернув моих страниц войска, я прохожу по строчечному фронту»: Этот ассоциативный ряд, навеянный, несомненно, не только традицией, но и до зубов вооруженной эпохой, заставляет Маяковского даже поступаться идеей личного поэтического бессмертия, что для него далеко не пустяк: «Умри, мой стих, умри, как рядовой, как безымянные на штурмах мерли наши!» А к своей будущей поэтической судьбе в веках Маяковский, при всем внешнем равнодушии, относился весьма горячо, не случайно противопоставляя себя другим поэтам: «Я к вам приду в коммунистическое далеко не так, как песенно-есененный провитязь…», «Явившись в Це Ка Ка идущих светлых лет, над бандой поэтических рвачей и выжиг, я подниму, как большевистский партбилет, все сто томов моих партийных книжек».
Уверенность Маяковского в сноси поэтической гениальности была, возможно, несколько наигранной, но возможно, и подлинной. Характерно в этом смысле стихотворение Маяковского «Юбилейное», где поэт запросто беседует с самим Пушкиным и, признавая его заслуги, все-таки, пожалуй, считает себя несколько выше гения русской поэзии — не по личной одаренности, а в силу обстоятельств жизни и эпохи: «Вам теперь пришлось бы бросить ямб картавый. Нынче наши перья — штык да зубья вил, — битвы революций посерьезнев «Полтавы», и любовь пограндиознее онегинской любви». С полной естественностью ставит себя лирический герой Маяковского на одну доску с Пушкиным, попутно отвергая практически всех других русских поэтов, как прежних, так и современных, за исключением Некрасова и, может быть, еще Асеева: «Мне при жизни с вами сговориться б надо. Скоро вот и я умру и буду нем.
После смерти нам стоять почти что рядом: Кто ж меж нами? С кем велите знаться?! Чересчур страна моя поэтами нища».
Но может быть, не в этом шокирующем панибратстве с классиком суть стихотворения Маяковского, а в том, что русская поэзия, какова бы она ни была, а обращается все-таки к Пушкину как к своей незыблемой и бесспорной основе.
(1 оценок, среднее: 5,00 из 5)Трактовка темы поэзии Маяковский