«Художественность состоит в том, чтобы каждое слово было не только у места, — чтобы оно было необходимо, неизбежно и чтоб как можно было меньше слов» Н. Г. Чернышевский
1. Краткие биографические сведения. 2. Начало творческого пути. 3. Мир фантазий и приключений. 4. Красота и величие природы. 5. Последние годы жизни.
Родившись в семье морского врача, дворянского, но не знатного рода, поначалу Н. С. Гумилев не проявлял чудеса одаренности в детстве. Мальчик не совсем успешно учился в николаевской Царско-сельской гимназии, в дальнейшем он так и не окончил Петербургский университет. Продолжив свое образование в Сорбонне во Франции, будущий поэт также не смог завершить курса, однако он все же стал замечательным переводчиком,
Николай Степанович прекрасно разбирался в европейской, в африканской и восточной культурах. В молодости Гумилев, по воспоминаниям современников, отличался стеснительностью и неуклюжестью. Однако он был уверен, что человек сам делает себя самого. Напряженная внутренняя духовная работа превратила не очень красивого юношу в элегантного, обаятельного мужчину.
Свои первые литературные поэтические произведения Гумилев опубликовал еще в гимназические годы. Для непоседливой творческой натуры требовались новые и новые впечатления, поэтому поэт решается на длительное
Впечатления о путешествиях конечно же отражались в его стихах: Я знаю веселые сказки таинственных стран Про черную деву, про страсть молодого вождя… И как я тебе расскажу про тропический сад, Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав… Всю жизнь поэт старается добиться совершенства своего стиха, достигая в этом нелегком деле новых высот, и понимая, насколько слабы были его прежние победы. Будучи уже мэтром российской поэзии Гумилев сторонится воспоминаний о своем первом сборнике «Путь конквистадоров» и никогда не переиздает его.
Поэт, не отличающийся старанием в гимназии и университете, целеустремленно постигает науку написания стихов. Одним из таких учителей молодого литератора является В. Я. Брюсов, сумевший разглядеть талантливость юноши на страницах его первого сборника. Именно с ним осуществляется живая переписка, в которой Николай Степанович делится своими успехами по работе в «технике стиха».
Три года спустя выходит новый сборник Гумилева «Романтические цветы». Ознакомившись с ним, Брюсов говорит о том, что в стихах «не осталось и следов прежней небрежности размеров, неряшливости рифм, неточности образов». Всего этого поэт добивается упорным каждодневным трудом: Я душу обрету иную, Все, что дразнило, уловя.
Благословлю я золотую Дорогу к солнцу от червя. С молодости поэт ощущает свой отрыв от реальной действительности. Этим объясняется такое небольшое количество стихов о России или эпохи, в которую ему выпало жить и работать. Гумилев выступает как неисправимый мечтатель, закрывшийся поэзией от грубой, а то и жестокой действительности.
Вместе с ним читатель уносится в удивительный мир фантазий и приключений.
И вот мне приснилось, что сердце мое не болит,
Оно — колокольчик фарфоровый в желтом Китае На пагоде пестрой… висит и приветно звенит, В эмалевом небе дразня журавлиные стаи. Каждое стихотворение — это как бы небольшой момент жизни, случай, происшедший с поэтом. Складываясь из этих маленьких кусочков, удивительно красочная мозаика авторского мироощущения предстает перед глазами читателя.
Поэт выступает то в роли «колдовского ребенка, словом останавливавшим дождь», то бродячего певца, то паломника, а то и ягуара: Превращен внезапно в ягуара, Я сгорал от бешенных желаний, В сердце — пламя грозного пожара, В мускулах — безумье содроганий. Волшебные перевоплощения как магнит притягивают поэта: «…я забытый, покинутый бог», «Я конквистадор в панцире железном…», «Я — попугай с Антильских островов». Эта страсть остается с Гумилевым на всю жизнь. Юношеская игра постепенно обретает для поэта совершенно новые свойства, постепенно становится «основой истинно трагического мироощущения».
Ничего я в жизни не пойму, Лишь шепчу: «Пусть плохо мне приходится, Было хуже Богу моему, И больнее было Богородице». Очень часто реальная жизнь воспринимается Гумилевым в качестве нехорошего сна. И наоборот, ночной кошмар вдруг приобретает вполне реальные очертания, становясь ощутимее и вещественнее, чем само бодрствование.
Поэту свойственно переносить читателей в свое забытье: Мне снилось, мы умерли оба, Лежим с успокоенным взглядом, Два белые, белые гроба Поставлены рядом. Именно здесь, в мире фантазий и сновидений, человек обретает неведомую силу, перед ним открываются волшебные возможности, обычные вещи приобретают совершенно иной смысл. В последние годы жизни у поэта происходит творческий взлет.
В каждом его произведении звучит мысль о том, что честь дороже жизни, что человек сам должен выбирать свою судьбу. Только от людей зависит их жизнь, поскольку каждый сам притягивает к себе те или иные обстоятельства. Ничто не мешает человеку принять важное решение: Но когда свищут пули, Когда волны ломают борта, Я учу их, как не бояться, Не бояться и делать, что надо. Стихи Николая Степановича наполнены романтикой, рыцарством, однако литературная деятельность перестает выступать в роли самоцели. На первый план для поэта выступает его духовное развитие.
Светские ритуалы меняются служением Богу, выполнением духовных обрядов: «…и, представ перед ликом Бога с простыми мудрыми словами, ждать спокойно его суда». Превознося в своих произведениях «упоение в бою… бездны мрачной на краю», в последние годы своей жизни поэт осознает, насколько близко он уже подошел к этому краю. Свидетельствами нового мироощущения становятся его поэмы «Звездный ужас» и «Дракон». Оба произведения раскрывают удивительные картины, поражают читателя своей экспрессией красочностью:
Яростно она металась, воя:
«Горе! Горе! Страх, петля и яма!
Где я? Что со мною? Красный лебедь
Гонится за мной… дракон трехглавый
Крадется… Уйдите, звери, звери!
Рак, не тронь! Скорей от козерога!»
Поэмы напоминают старинные сказания или легенды. Сновидения вдруг превращаются в настоящие мифы, обретающие свой философский подтекст. Пророчеством звучат строки:
Как на мир наш, зеленый и старый,
Дико ринутся хищные стаи песков Из пылающей юной Сахары. В последние годы поэт открывает для себя красоту и величественность природы, любовь, а главное благодать поэтического и Божьего слова: Солнце останавливали словом, Словом разрушали города. Гумилев избегает писать стихи, наполненные каким-либо политическим содержанием. Он не понимает и не принимает революцию, хотя активно работает в первых советских учреждениях культуры — в Союзе поэтов, в издательстве «Всемирная литература».
Он окрылен идеей поэтического цеха, когда подмастерья учатся у мэтров поэзии стихосложению, а потом в свою очередь помогают младшим товарищам. Под опекой Гумилева оказываются такие литераторы, как Г. В. Иванов, И. Одоевский, Г. В. Адамович, В. А. Рождественский. Не проходит бесследно и общение поэта с А. А. Ахматовой, О. Э. Мандельштамом, М. А. Зенкевичем.
Тем не менее поэт отказывается говорить на языке современности, что в те времена оценивалось, как определенная негативная к новому строю политическая позиция. Гибель поэта была не случайна, Советская власть не терпела мечтателей и хвалителей божьего слова. В августе 1921 года Гумилев был внезапно арестован и казнен по обвинению в причастности к контрреволюционному «таганцевскому заговору». Через многие десятилетия стало ясно, что обвинение было ложным. Талантливый поэт поплатился своей жизнью только за то, что не донес соответствующим органам власти о предложении вступить в заговорщическую организацию.
Гумилев никогда не позволил бы себе заниматься доносами и наушничеством. В качестве пророка он выступил еще раз, написав роковые строки, ставшие пророческими: И умру я не на постели, При нотариусе и враче, А в какой-нибудь дикой щели, Утонувшей в густом плюще. Поэт так и не смог примириться с жестокой действительностью. Его тонко чувствующая натура взбунтовалась против насилия над человеческой личностью.
Об этом еще раз свидетельствует его последний предсмертный сборник стихов «Огненный столп».
«Художественность состоит в том, чтобы каждое слово было не только у места, — чтобы оно было необходимо, неизбежно и чтоб как можно было меньше слов» Н. Г. Чернышевский