Загадка сюжета трагедии «Гамлет»
О целеустремленности Шекспира свидетельствует одна важная деталь в построении образа Гамлета. Принц датский после смерти отца имеет право на престол, он достиг совершеннолетия. Никакие ссылки на незрелость не могли бы оправдать узурпацию престола Клавдием. Но Гамлет ни разу не заявляет о своих правах, он не стремится сесть на трон.
Включи Шекспир этот мотив в трагедию, она бы потеряла многое, прежде всего не столь отчетливо бы выявлялась социальная сущность борьбы Гамлета.
Когда Горацио говорит об умершем монархе, что это «истый
Он непримиримо враждебен к Клавдию. Он по-дружески расположен к актерам. Он грубоват в общении с Офелией.
Он обходителен с Горацио. Он сомневается в себе. Он действует решительно и быстро.
Он остроумен. Он умело владеет шпагой. Он боится божьей кары.
Он богохульствует. Он обличает свою мать и любит ее. Он равнодушен к престолонаследию. Он с гордостью вспоминает отца-короля.
Он много думает. Он не может и не хочет сдержать свою ненависть. Вся
Трагедию о Гамлете все единогласно считают загадочной. Всем кажется, что она отличается от остальных трагедий самого Шекспира и других авторов прежде всего тем, что непременно вызывает некоторое непонимание и удивление зрителя.
Трагедия может совершать невероятные эффекты с нашими чувствами, она заставляет их постоянно превращаться в противоположные, обманываться в своих ожиданиях, наталкиваться на противоречия, раздваиваться; и когда мы переживаем «Гамлета», нам кажется, что мы пережили тысячи человеческих жизней в один вечер, и точно — мы успели почувствовать больше, чем в целые годы нашей обычной жизни. И когда мы вместе с героем начинаем чувствовать, что он более не принадлежит себе, что он делает не то, что он делать был бы должен, — тогда именно трагедия вступает в свою силу. Замечательно выражает это Гамлет, когда в письме к Офелии клянется ей в вечной любви до тех пор, пока «эта машина» принадлежит ему.
Русские переводчики обыкновенно передают слово «машина» словом «тело», не понимая, что в этом слове самая суть трагедии. Самое ужасное в сознании эпохи было то, что перерождался объект ее самой глубокой веры — Человек. Вместе с этим сознанием приходила боязнь поступка, действия, ибо с каждым шагом человек все далее продвигался в глубь несовершенного мира, становился причастным его несовершенствам: «Так всех нас в трусов превращает мысль…»
Почему медлит Гамлет? Сакраментальный вопрос, на который отчасти уже дан ответ. Поэтому зададим другой: «А откуда нам известно, что он медлит?» Прежде всего, от Гамлета, казнящего, понукающего себя к действию. Завершая второй акт, Гамлет, наконец, произнесет нужное слово и как будто в нужном тоне — в монологе после сцены с актерами, согласившимися сыграть пред королем-узурпатором изобличающую его пьесу.
Для полноты сходства событий, с убийством его отца Гамлет допишет несколько строк, и «мышеловка» будет готова. Договорившись об ее исполнении, Гамлет остается один, вспоминает актера, читавшего ему монолог, восхищен сыгранной тем страстью, хотя, казалось бы «что он Гекубе? Что ему Гекуба?».
Но это — достойный пример для подражания ему, Гамлету, имеющему действительный повод потрясти небо и землю. Он же молчит, когда ему следует воскликнуть: «О мщенье! «Гамлет вырвал, наконец, у себя это слово, чтобы тут же одуматься и одернуть себя: «Ну и осел я, нечего сказать». Гамлет откровенно идет на разрыв с ролью трагического героя, не умея и, как оказывается, не желая выступить привычным публике героем-мстителем. Тем более что эту роль есть, кому сыграть.
Показать ее в исполнении сможет актер, участвующий в «мышеловке», а непосредственно воплотить — Лаэрт, Фортинбрас… Гамлет готов восхититься их решимостью, их чувством чести, но не может не ощущать бессмысленность их деяний:
Двух тысяч душ, десятков тысяч денег
Не жалко за какой-то сена клок!».
Так Гамлет отзывается на поход Фортинбраса в Польшу. На этом героическом фоне отчетливее проступает бездеятельность самого Гамлета, диагноз которой ставят уже два столетия: слаб, нерешителен, подавлен обстоятельствами, наконец, болен.
Иными словами, такова божественная справедливость, воплощенная мировым законом бытия, который может быть подорван: если кому-то причинено зло, значит, зло причинено всем, зло проникло в мир. В акте мщения восстанавливается гармония. Отказавшийся от мести выступает соучастником ее уничтожения.
Таков закон, от которого дерзает отступить Гамлет. Шекспир и зрители его эпохи, безусловно, понимали, от чего он отступил в своей медлительности. И сам Гамлет хорошо знает роль мстителя, которую он никак на себя не примет.
Гамлет знает, для чего он рожден, но найдет ли он силы исполнить свое предназначение? И вопрос этот относится не к его человеческим качествам: силен он или слаб, вял или решителен. Всей трагедией подразумевается вопрос не о том, каков Гамлет, а о том, каково его место в мире. Это предмет трудного раздумья, его смутных догадок.
Гамлет выбрал мысль, сделавшись «первым рефлектирующим», а через это — первым героем мировой литературы, пережившим трагедию отчуждения и одиночества, погруженным в самого себя и свои мысли.
Катастрофично отчуждение Гамлета, нарастающее по ходу действия. Довершается его разрыв с прежде близкими людьми, с прежним собой, со всем миром представлений, в котором он жил, с прежней верой… Смерть отца потрясла его и породила подозрения.
Поспешный брак матери положил начало его разочарованию в человеке и, особенно — в женщине, разрушил его собственную любовь.
Загадка сюжета трагедии «Гамлет»