Зарубежные Сверстники Горького
Литературоведы, русские и иностранные, отмечали, что те или иные следы влияния русской литературы сказываются — по крайней мере в отдельных произведениях — у ряда иностранных писателей, которые впервые познакомились с творчеством наших классиков уже тогда, когда были взрослыми людьми. Для Мопассана, как и для Генри Джеймса, Тургенев был уважаемым старшим собратом, с чьим опытом и взглядами они оба считались. В романе Золя «Разгром», где дана широкая аналитическая картина судеб народа на войне, отозвался опыт Толстого как автора «Войны
В романах английского писателя Т. Гарди, как и в его драматической поэме «Дипасты»,
Уже на рубеже столетии стали обозначаться те основные линии, но которым шло воздействие русской литературы па мировой литературный процесс. Великие русские писатели поддержали авторитет реалистического, социально содержательного искусства, — наперекор эстетским, декадентским веяниям, которые сильно давали себя знать и в литературе ряда западноевропейских стран. Пример русских классиков побуждал наиболее одаренных и честных иностранных писателей прислушиваться к подземным толчкам истории, спускаться с олимпийских высот «чистого искусства», откликаться на те пасущпые, наболевшие проблемы жизни, которые волновали народные массы.
В этом направлении на зарубежных писателей воздействовала в первую очередь, конечно, сама действительность, окружавшая их,- острые социальные и международные конфликты, колониальные войны, массовые забастовки, рост рабочего движения в Европе, первые шаги национально-освободительного движения в странах, порабощенных империализмом.
Говоря о «зарубежных сверстниках Горького», мы имеем в виду, конечно, не обязательно его ровесников в прямом смысле слова, речь идет о тех писателях разных стран, которые вошли в литературу на исходе XIX века и создали свои основные произведения в новом столетии. Эти мастера росли, творчески формировались в условиях уже развернувшегося русского литературного «вторжения», когда имена Толстого и Достоевского, Тургенева и Гоголя, а потом и Чехова, и Горького — были у всех на устах, часто появлялись на страницах периодической печати. Приобщение к опыту русской литературы стало для этих писателей неотъемлемым элементом их творческого и гражданского становления.
Влияние на них русской литературы выразилось ужо в том, что они писали статьи и эссе о русских классиках и, конечно, читали и перечитывали их книги, воспринимая и применяя их уроки каждый по-своему, в соответствии с собственным индивидуальным складом и национальными традициями.
Каждый из иностранных писателей, о которых ниже пойдет речь, переживал — в бурных перипетиях социально-политической жизни начавшегося XX века — те или иные
Процессы внутренней ломки, нелегких идейных поисков. Каждому из них приходилось вырабатывать свою позицию перед лицом начавшегося всеобщего кризиса капитализма и определять свое отношение к таким событиям всемирно-исторического значения, как первая мировая война, как социалистическая революция в России и последовавшие за пен политические потрясения в разных странах. Всем им довелось пережить в ходе исторических событий, менявших лицо мира, те или иные идейные сдвиги, иногда — очень серьезные.
Русская литература не была первопричиной этих сдвигов, решающим фактором тут была сама жизнь, сама социальная действительность. По русская литература стала для каждого из этих писателей по-своему как бы катализатором его идейно-творческого развития.
Проследим это на нескольких очевидных примерах.
Среди французских писателей своего поколения Ромен Роллан был и остался наиболее тонким знатоком, наиболее горячим почитателем русской литературы. Среди немецких писателей того же поколения ближе всех к русской литературе стоял художник совершенно иного по сравнению с Ролланои идейного склада — Томас Манн.
В интеллектуальной жизни Томаса Манна большое место занимала новейшая немецкая философия с ее идеями иррационализма н духовного аристократизма. Тема народа в его творчестве почти отсутствует. Однако именно влияние русской литературы помогло Т. Манну уже в раннем романе «Нудденброки» дать трезвый реалистический анализ судеб немецкого состоятельного бюргерства, в среде которого вырос он сам.
В автобиографическом очерке «О себе» Манн вспоминал о начале своей литературной деятельности. «Золя, Толстой, Тургенев были для меня богами: особенно Тургенева я вновь и вновь перечитывал, «Вешние воды», «Первую любовь», «Степного короля Лира» и прежде всего «Отцов и детей», книгу, которую я до сих пор причисляю к шедеврам европейского романа».
Начиная с 1975 года постепенно публикуются дневники Томаса Манна, которые, согласно его завещанию, оставались запечатанными в течение 20 лет после его смерти. Мы теперь видим, что русская литература сопровождала его па протяжении всего его писательского пути: он читал и перечитывал Толстого, Тургенева, Гоголя, Достоевского, Гончарова, Салтыкова-Щедрина, Лескова, Чехова, был знаком также и с творчеством Горького. К русской литературе он обращался, в частности, в ходе работы над романами «Волшебная гора», «Доктор Фаустус», находил цепные творческие стимулы то у Толстого, то у Достоевского; незадолго до смерти он написал большой этюд «Слово о Чехове».
Чтение русской литературы сложными, иногда неожиданными путями переплеталось у Т. Манна с размышлениями над собственными писательскими задачами и над острыми проблемами современности. Прочная привязанность к русским писателям несомненно помогла Т. Манну запять активную антифашистскую позицию в последние десятилетия его жизни: об этом свидетельствуют его письма и интервью, в частности дружеское письмо Л. Толстому, написанное в 1943 году.
Генрих Мани в отличие от Томаса Манна не писал эссе о русских писателях, высказывался о них в своих статьях лишь изредка, попутно. Однако русская литература, знакомая ему, как и его младшему брату, с молодых лет, имела немалое значение для пего.
Генрих Манн, сатирик по своей главной творческой сути, человек горячего общественного темперамента, рано и радикально порвал с консервативно-бюргерской средой и ее господствующими взглядами. Оп прозорливо разглядел — еще до первой мировой войны — задатки воинствующего мракобеса и милитариста, таившиеся в типическом, рядовом немецком буржуа: его роман «Верноподданный» стоит у истоков немецкой антифашистской литературы.
Великий драматург Бернард Шоу опирался на русскую литературу не только как художник, но н как социальный мыслитель и публицист.
У Шоу есть несколько пьес, непосредственно связанных с русской художественной традицией. В ранней одноактной пьесе «Избраник судьбы» он сорвал маску ложного величия с Наполеона Бонапарта, подобно тому как — это сделано в «Войне и мире». И широко известной комедии «Пигмалион) Шоу вслед за Толстым насмехается над буржуазно-светскими, условными и фальшивыми представлениями о культуре.
Как известно, и США художественный реализм прокладывал себе дорогу в конце XIX — начало XX века с, немалым трудом, преодоления давление со стороны хозяев литературно-издательского мира, требовавших от писателей благолепных картин «американского образа жизни». Среди поборников реализма в литературе США нового столетия одно из первых мест занял Теодор Драйзер. Русская литература была для него опорой в стремлении к художественной правде.
В архиве Драйзера сохранились ого рукописные «Заметки о русских писателях», в них упомянут ряд крупных имен мастеров русской прозы. Наиболее важное значение для творческого развития Драйзера приобрели Толстой и Достоевский.
Эти задатки впоследствии реализовались в ряде больших романов Драйзера, особенно в главном его произведении — в «Американской трагедии». Именно здесь наиболее наглядно проявляется его преемственная связь с русским реализмом. С одной стороны, сам замысел социального романа па тему о преступлении восходит к Достоевскому, это отметил в свое время американский ученый В. Л. Паррингтон.
С другой стороны, во многих чертах этого романа — в углубленном психологическом анализе, в проблематике совести и нравственной ответственности, в беспощадном анализе комедии буржуазного суда — сказываются уроки обоих величайших русских романистов.
Сопоставляя различных писателей, упомянутых в этой главе и, как правило, очень друг с другом несхожих, — Франса и Роллана, обоих братьев Маннов, Шоу и Драйзера, мы подмечаем в их писательских судьбах общую особенность. Они впервые познакомились с Россией еще па рубеже столетий благодаря чтению русских книг, и это чтение закономерно подготовило их к сближению с Россией повой, революционной.
Зарубежные Сверстники Горького