Черты поэтики времени в древнерусской литературе
Основные черты поэтики художественного времени в древнерусской литературе подробно исследованы Д. С. Лихачевым в его фундаментальном труде «Поэтика древнерусской литературы». Хотя художественное время в жанре жития в этой работе специально не рассматривается, житийный материал используется неоднократно. В настоящей статье делается попытка развить некоторые из наблюдений Д. С. Лихачева на материале житий и житийных икон.
Совместное рассмотрение литературы и живописи дает возможность выявить как общие закономерности художественного
Во времени — ибо чудеса святого после смерти не могут прекратиться, как не может прекратиться его загробное существование. Гроб святого не случайно сравнивают с вечно бьющим «источником благодатным». В житийном повествовании никогда не может быть поставлена последняя точка. Разнеслась весть о новом чуде у гроба
Так эпизоды могут нанизываться в любом количестве, не разрывая художественную ткань сочинения, а присоединяясь к ней по «анфиладному» способу. Подобное разрастание списка посмертных чудес знают жития многих святых: Сергия Радонежского, Кирилла Белозерского, митрополита Алексия и др. Такой принципиальной незамкнутости времени героя, а вслед за тем и художественного времени повествования не знает литература нового времени.
Время жития открыто не только в будущее, по, отчасти, и в прошедшее. Рассказ здесь часто начинается не с рождения героя, а с чудесных знамений до рождения. Сами эти знамения не могут считаться начальной точкой отсчета времени: они показывают только, что задолго до рождения святого его рождение и жизнь уже содержались в божественном замысле. Так границы жития теряются в бесконечности. Введение категории вечности делает зыбкими, неопределенными все хронологические рамки.
Замкнутость времени жития оборачивается его принципиальной незамкнутостью в обе стороны. Обособленность эпизода подчеркнута тем, что каждый из них имеет свое название. Это как бы сюита или собрание легенд о святом, объединенных только единством главного героя.
Отдельный эпизод организован как самостоятельное литературное произведение, со своим замкнутым художественным временем.
Замкнутость частей отличает житие от современной биографии. В биографии каждый эпизод рассматривается как этап становления и развития личности, отсюда зависимость эпизодов друг от друга и от целого, ни один из них не может быть выпущен или поставлен на другое место без ущерба для содержания. В житии личность святого не знает эволюции. Его характер не формируется, а только развертывается во времени, а действия определяются не логикой характера и обстоятельств, а божественной избранностью.
Святой Сергий до своего рождения трижды «проглаголал» из чрева матери, святой Николай в грудном возрасте отказывается от молока матери по постным дням, а в отрочестве исцеляет жену сухорукую. Подобные события не нуждаются в земном обосновании. Эпизоды связаны причинно-следственной связью не между собой — по горизонтали, а по вертикали — с небесной первопричиной.
Многие эпизоды могут быть поэтому исключены из повествования или добавлены в него, могут поменяться местами — без изменения смысла целого. Таким образом, сама замкнутость времени составных частей жития способствует легкому размыканию единого повествования на границах эпизодов.
Итак, замкнутое время жития при ближайшем рассмотрении оказывается в то же время открытым и в будущее, и в прошлое, и в настоящее, и в вечность. Гораздо большей степенью замкнутости отличается время в отдельных эпизодах повествования, что, однако, создает возможность легкого размыкания на границах эпизодов.
Система клейм житийной иконы обычно довольно точно следует тексту жития. Это приводит к сходному пониманию художественного времени. Пожалуй, замкнутость времени выражена здесь яснее в силу наглядности искусства живописи. При изображении посмертных исцелений художник, как и автор или редактор жития, всегда готов присоединить к повествованию о чудесах рассказ о новом чуде.
В этом смысле замкнутое время системы клейм, как и время в житии, обладает потенциальной открытостью. Иногда в последнем клейме дается не изображение конкретного случая, описанного в житии, а условное изображение всех тех многочисленных чудес у гроба святого, о которых автор жития не смог рассказать «множества ради».
Время отдельных клейм складывается во время житийного цикла почти в произвольном порядке. До середины XV в. среди житийных икон одного святого трудно найти хотя бы две, где состав и очередность клейм полностью бы совпадали. Неустойчивым является II порядок чтения клейм. Чтение клейм по горизонтали слева направо, как строчки книги, возобладает только с конца XV в., II связи с общим сближением житийной иконы с литературным текстом.
Кроме замкнутости, время в житии характеризуется направленностью и неравномерностью своего протекания. Время течет от рождения к смерти, вернее, от предзнаменований святости к бессмертию, от вечности до вечности. В современном биографическом жанре возможно возвращение времени вспять, когда нужно объяснить поведение или черты характера героя, коренящиеся в прошлом. В житии нет необходимости в таком обращении к прошлому, ибо характер объясняется не предшествующей жизнью, а божественной волей.
По той же причине действие жития не задерживается для обрисовки второстепенных персонажей: они лишь объекты деятельности святого или детали обстановки, не оказывающие влияния на самого деятеля. Главный горой жития — единственный интерес повествования, параллельные сюжетные линии как правило не допускаются. Движение примени героя не осложняется наличием времени других действующих лиц. Эту черту времени жития назовем однолинойностыо.
Художник вынужден объединить события, разделенные временем и пространством, переплести разошедшиеся линии повествования, чтобы история Геронтия получила право на изображение.
Возможность времени в житийной иконе создается уже тем обстоятельством, что клейма одновременно существуют в зрительном восприятии. Это позволяет их читать в произвольном порядке, не совпадающем с хронологической последовательностью. Конечно, и для читателя литературное произведение существует как единое целое9, но это единство не обладает той ощутимой наглядностью, которая отличает произведение живописи. Житийная икона мыслится и художником и зрителем не только как набор иллюстраций, подобно миниатюрам лицевой рукописи, но и как некая цельность, обладающая своими собственными законами сочленения частей.
Художник может сознательно сближать композиции клейм, чтобы выявить существующие между ними смысловые связи.
Особенно охотно используют этот прием создатели икон митрополитов Петра и Алексия из Успенского собора Кремля10. Так, в иконе Алексия клеймо «Встреча митрополита в Москве» по композиции напоминает расположенное выше клеймо «Встреча митрополита в Орде». Их сходство сильнее подчеркивает разницу: татарский хан на коленях перед Алексием униженно просит — московский князь в поклоне перед ним принимает благословение.
Одновременно «Встреча в Орде» похожа по композиции на расположенный выше сюжет «Первый приезд митрополита в Орду», где, однако, Алексий стоит перед сидящим ханом. Смысл этого сопоставления ясен.
Черты поэтики времени в древнерусской литературе