Что услышал Блок в «музыке революции»?
Поэма А. А. Блока «Двенадцать» была написана в 1918 году, когда поэт, сблизившись с критиком и публицистом Ивановым-Разумником, ощущал себя на пике революционной воодушевленности. Революцию в России Блок считал отголоском «космической революции», о «вихре атомов» которой писал незадолго до Октября. В 1918 же году он публикует статью «Интеллигенция и революция», в которой в прозаической форме выражает свои надежды и ожидания, связанные с приходом революции.
В своем творчестве, как и в своей жизни, он пытался разобраться и понять,
В поэме «Двенадцать» Блок пытается творчески, поэтически осмыслить смысл и последствия революционных событий. Разнообразный ритмико-интонационный строй поэмы передает хаотичную, нервную, стихийную жизнь разоренного города в первые послереволюционные годы. Поэтому читатели могут буквально последовать призыву Блока и вслушаться
С первых строк поражает и непривычным кажется разнообразие, нервный перескок ритмов поэмы, большинство из которых берут свое начало в народном фольклоре. Так, на ритмико-интонационном уровне воплощается идея народной революции. Критик А. Ремизов восхищался новаторством Блока и писал: «…по-другому передать улицу я не представляю возможным».
В музыке поэмы каждый новый ри гм отражает свой «слой» революционной реальности. Например, частушечный ритм появляется в пятой части поэмы, главной героиней которой является Катька:
Гетры серые носила, Шоколад Миньон жрала, С юнкерьем гулять ходила — С солдатьем теперь пошла? Эх, эх, согреши! Будет легче для души!
Плясовые ритмы появляются в четвертой главе про Ваньку, они отражают разгул страстей, опасность «свободы без креста» : блудить, убивать:
Крутит, крутит черный ус, Да покручивает, Да пошучивает…
Уже после убийства Катьки, когда в крови красногвардейцев разгорается «мировой пожар» и они готовы пролить кровь, будь то изменившая своему возлюбленному девка или буржуй, плясовая снова отражает стихию человеческих страстей: «Ужь я ножичком / Полосну, полосну!.. / Ты лети, буржуй, воробышком! / Выпью кровушку / За зазнобушку / Чернобровушку».
«Державной» поступи революционного отряда, который проходит через всю поэму, соответствует ритм марша:
Вперед, вперед, Рабочий народ!
Рефреном повторяется в поэме и другое маршевое двустишие: «Ре-волюцьонный держите шаг! / Неугомонный не дремлет враг!»
В третьей части ритм блоковской поэмы напоминает солдатскую песню:
Эх ты, горе-горькое, Сладкое житье! Рваное пальтишко, Австрийское ружье!
Но в конце третьей части песня внезапно перебивается строчкой, в которой звучит интонация молитвы: «Господи, благослови!» Робкие молитвенные интонации то здесь, то там проступают на поверхности поэмы. Сначала кажется, что это отголоски «старого мира», не случайно к персонажам «старого мира» относится «товарищ поп», карикатурно описанный поэтом:
Помнишь, как бывалоБрюхом шел вперед, И крестом сиялоБрюхо на народ?..
Но после оказывается, что Бога поминает и Петька, один из революционных двенадцати. Но товарищи не позволяют ему «завираться»: «Отчего тебя упас / Золотой иконостас?» Дальше двенадцать идут «без имени святого. В дневнике Блок отметил: «В народе говорят, что все происходящее — от падения религии». Непонятно, как относится к этому сам поэт.
С одной стороны, в 1904-1905 годах Блок уверял, что «не пойдет врачеваться к Христу». С другой стороны, в финале поэмы не кто иной, как Иисус, оказывается во главе отряда революционеров-безбожников. Блок верил в преодоление кровавого греха, в исход из кровавого настоящего к гармоничному будущему, которое олицетворено в поэме в образе Христа.
Он писал: «Это ведь только сначала — кровь, насилие, зверство, а потом — клевер, розовая кашка».
Но образ Христа, несущий с собой чистоту, белизну, искупление, прекращение страданий, появляется в самом конце поэмы, а основное художественное пространство «Двенадцати» занимает образ разбушевавшейся стихии. Природная стихия — разыгравшаяся вьюга, Ветер — усиливают впечатление от силы и хаоса революционной стихии:
Эх, эх! Позабавиться не грех! Запирайте етажи, Нынче будут грабежи!
Отмыкайте погреба — Гуляет нынче голытьба!
Ощущение хаоса и полной разрушенности прежнего мира создается за счет использования уличной лексики, простонародного языка, к которому читатели и ценители Блока не привыкли. Балаганные выкрики соседствуют с политическими лозунгами, казенным языком ; солдатская песня завершается молитвой — все это создает впечатление разобщенности, дисгармонии окружающего мира. Даже «старый мир» лишен цельности: в его изображении смех мешается у автора со слезами.
Юмор перемежается грустью. Печален вид бродяги, буржуя, застывшего на перекрестке «как вопрос».
Намеренное отсутствие гармонии, передающееся на всех уровнях поэмы, подсказывает итог, к которому приходит автор в осмыслении революции: что никакого фиксированного итога быть не может. Ярче всех эту мысль выразил литературовед В. Жирмунский: «Погрузившись в родную ему стихию народного восстания, Блок подслушал ее песни, подсмотрел ее образы… — но не скрыл… трагических противоречий… — и не дал никакого решения, не наметил никакого выхода: в этом его правдивость перед собой и своими современниками…»
Что услышал Блок в «музыке революции»?