Герой Твардовского Теркин
Последующий рассказ о Теркине-гонце, переплывшем реку, окрашен чувством детского ликования: доплыл — живой, взвод жив-здоров, и в авторском голосе при репортажной точности оттенки восторга: «Дали стопку — начал жить…»
Герой Твардовского исподволь, естественно поднимается до высоких патетических обобщений. Не лукавя, он действительно понимает, что выбора у него нет, хотя теперешняя война по сравнению с прошлыми «гораздо хуже». Уйти от ответственности нельзя: «Нам из этой кутерьмы некуда податься». Живое и непосредственное
От Ивана до Фомы, Мертвые ль, живые, Все мы вместе — это мы, Тот народ, Россия.
Что составляет для героя высшую ценность? Собственная жизнь? Да, но и не только собственная, иначе «большой охотник жить лет до девяноста» отшатнулся бы от другой перспективы — сложить голову. Он же принимает и эту вероятность: «Лишь бы дети, говорят, | Были бы здоровы…»
Исследователи «Василия Теркина» не однажды подчеркивали бодрость тона, чуткость к комическому. Столь же важное место в эстетической
С этой темой связано представление о пределе выносливости.
Внутренней опорой для человека всегда является мысль о доме, о соединении с близкими. Война покушается на эту главную основу бытия. Обречен пережить гибель близких, разрушение дома и герой книги: «…Ни окошка нет, ни хаты, | Ни хозяйки, хоть женатый, | Ни сынка, а был, ребята, — | Рисовал дома с трубой…» В главе «Про солдата-сироту» показан непривычный портрет Василия Теркина, навестившего разоренное родное подворье.
…Ел солдат свой суп холодный После всех, и плакал он.
На краю сухой канавы, С горькой, детской дрожью рта, Плакал, сидя с ложкой в правой, С хлебом в левой, — сирота.
Плакал, может быть, о сыне, О жене, о чем ином, О себе, что знал: отныне Плакать некому о нем.
Однако в главке «О любви» упоминается, что Теркин не женат: «Не случилось никого | Проводить в дорогу. | Полюбите вы его, | Девушки, ей-богу!». Дело в том, что каждая главка писалась как самостоятельное законченное произведение. Пушкинское «противоречий очень много, но их исправить не хочу» вполне применимо и к «Книге про бойца». Иногда подобная противоречивость выступает как прием, сознательно использованный автором.
Так, в одной из глав встречаются и спорят друг с другом два Теркиных.
Все произведение Твардовского пронизывает лейтмотив жестокости природы, изуродованной войной, по отношению к человеку. Главный герой окружен пространством, мало пригодным для жизни. С эпической обстоятельностью нарисован пейзаж:
На могилы, рвы, канавы, На клубки колючки ржавой, На поля, холмы — дырявой, Изувеченной земли, На болотный лес корявый, На кусты — снега легли.
Зимний пейзаж — то, что у Пушкина, скажем, или у Тютчева составляло предмет поэтического очарования, теперь ранит душу противоестественной обезображенностью. Земная поверхность превращена в «мерзлую груду» снега и грунта. Люди дни и ночи проводят «возле танков и орудий | И простуженных коней».
Автор прикасается к тому, что называется настроением поколения, проявлением национального характера. Вчитаемся в строчки о наших бойцах на фронте в первый год войны:
… И лихой нещадной стужи Не бранили, как ни зла: Лишь бы немцу было хуже, О себе ли речь там шла!
И желал наш добрый парень: Пусть померзнет немец-барин, Немец-барин не привык, Русский стерпит — он мужик.
Смена типа рифмовки выпукло выделяет строфу, которая несет особую смысловую нагрузку, подчеркивает афористичность речи героев, их тяготение к шутке. Читателю и в голову не придут газетные слова о самоотверженности, самоотречении. В непритязательности, в этом «о себе ли» кроется не отказ от индивидуальности, не зачеркивание своего «я», а скорее нечто прямо противоположное — именно доверие к себе, к своей прочности, надежности.
Может быть, в таком проявлении силы и был главный залог победы.
Подобный характер формировался веками отечественной истории, его корни уходят в дописьменную эпоху. Вполне понятно, что для воссоздания его в литературном произведении привлекаются фольклорные элементы. В тексте поэмы обнаруживаются многочисленные переклички с былинами, историческими песнями, волшебными и бытовыми сказками, частушками и прибаутками. Отголоски русских сказок про выносливого солдата слышатся в главе «В бане».
Твардовский — мастер звукописи. Будто удары веника, раздается:
Нет, куда, куда, куда там, Хоть кому, кому, кому Браться париться с солдатом, — Даже черту самому.
В строении строф, в размере стиха, в рифмовке, в поэтической интонации, в лексическом и синтаксическом разнообразии, в изобретательности сюжетно-композиционных поворотов и комбинаций — во всем есть тяготение к универсальной полноте, непринужденности и одновременно к гармонии, строгой выверенности, неслучайности всего, что вошло в поэтический мир книги. Твардовский, как мало кто из его современников, оказался продолжателем реалистической традиции в поэзии. То проникновение жизни в поэзию, а поэзии в жизнь, какое мы наблюдаем у Пушкина, Гоголя и Некрасова, он возродил с удивительным мастерством. Автор и герой, автор и читатель в книге про бойца живут как бы в разомкнутом пространстве. Голос поэта то эпически спокоен, то взволнован и патетичен, то грустен и преисполнен скорби.
Нередко он приобретает самые разные оттенки комического, от легкого юмора до сарказма, но никогда не бывает назидательным. Замечательно полное отсутствие нажима, доверие к читателю, которым дорожит автор. Завершая «Василия Теркина», поэт выразил искреннее удовлетворение: «Боль моя, моя отрада, | Отдых мой и подвиг мой!»
В этом произведении нет намеренной героизации, когда все черты, кроме героических, отсечены и остается неживая, бескровная, надмирная, отталкивающе скучная для читателя фигура. Книга Твардовского, напротив, вызвала неподдельный читательский интерес. Поэту писали со всех фронтов, высказывали слова одобрения, благодарности, рассказывали о реальных Теркиных, которых узнавали среди своих однополчан.
Большое стихотворное сочинение было замечено и высоко оценено тонкими знатоками поэзии. Б. Пастернак назвал его «чудом полного растворения поэта в стихии народного языка».
Герой Твардовского Теркин