Интерпретация Бориса Аверина
Важные наблюдения, касающиеся особенностей воссоздания в романе «я» Битова, сделаны Борисом Авериным. Роман «Оглашенные» похож на естественно, т. е. как бы независимо от воли автора, сложившуюся автобиографическую трилогию. Это особая разновидность автобиографической прозы, которую можно определить таким не совсем понятным словом, как исповедь.
Исповедь преследует несколько целей, противоречащих друг другу. Естественно и очевидно исповедь связана с покаянием и, следовательно, самоосуждением. Но полностью зачеркнуть свое «Я»
Во всяком самоосуждении есть своя граница. Дойдя до нее, исповедующийся начинает движение в противоположную сторону — к самооправданию, столь же естественно переходящему в поучение и проповедь. Этот парадокс обозначен в «Оглашенных». Но есть и другой смысл в исповеди — прикоснуться к тому самому непонятному и таинственному, что определяется словом «Я».
Битовское «Я» в «Оглашенных» — Автор + ПП + ДД + Ерофеев + Искандер + &;;#61605; . «Я» — это несомненно то, что я помню о себе, но это и широкая область общих человечеству воспоминаний, общность мифа и символов.
—
И столь же глубоко заложена жажда выйти за пределы своего «Я», быть другим, познавать ценность другого человека как имеющего в себе что-то такое, чего у меня нет и что мне необходимо.
Автор «Оглашенных» раздвоен, растроен, расчетвертован, распят. Он хочет быть самим собой и всем. Битов не проводит четкой границы между реальностью художественной и жизненной, помещая в пространство «Ожидания обезьян» персонажей своих прежних произведений, уравнивая их с новыми персонажами и тем самым напоминая, что перед нами текст и состоит этот текст «из автора», размноженного в своих героях: «Мы писали. Не один я. Нас было много на челне.
Иные парус напрягали…».
Сильнейшим образом подчеркивает текстовую реальность «Оглашенных» цитатность. Так, в случае, когда речь идет о романе «Солдаты Империи» и его персонажах, использованы цитации, отсылающие к Редьярду Киплингу и Отару Чиладзе. Битовская исповедь «афганца» перекликается со стихотворением Киплинга «Брод на реке Кабул».
В произведение вплетается автобиографический мотив, связанный с воссозданием душевного состояния писателя, испытавшего на себе «опеку» КГБ. От «всевидящего глаза»»и «всеслышащих ушей» автор пытается ускользнуть на окраину Империи, в Абхазию. Здесь, как известно из произведений Фазиля Искандера, » власти не существует», действуют законы национального гостеприимства и мафиозности.
Но КГБ настигает инакомыслящего и на Кавказе. Не удивительно, что ему хочется написать аллегорическое произведение о единственном на территории СССР очаге свободы — «обезьяньей республике» под Сухуми: «Обезьяна на воле, в России, при социализме!.. Мы не на воле, а она на воле!» . Автор завидует обезьяньему вожаку, который не боится.
Результат запугивания и сопутствующего ему страха, ощущения своей беззащитности, утраты душевного равновесия — ненаписанные книги. Битов повествует о бескровной форме насилия над человеком, одном из множества проявлений несостоявшегося, неосуществленного. Версии того, что было бы и что написалось сейчас, смешение времен, самоповторение, обрывки мыслей усиливают ощущение хаоса, царящего в душе автора.
Текст начинает разбегаться во все стороны, творится почти механически, обнаруживает упадок сил, растерянность, тоску.
Мешает писать феномен «deja vu»: «Ждешь, потому что ты предопределен, потому что ты описан, потому что внутри описания ты находишься. Я не ждал самих обезьян — я попал внутрь текста, описывающего ожидание их. Это — то самое, когда не ты, а с тобой что-то происходит.
То, от чего вся литература. Это — состав. Литературу не пишут и не читают, когда становятся частью ее состава. Это то самое, изысканно именуемое державою, когда кажется, что точь-в-точь это мгновение уже было — и это пространство, и это время, и ты в нем, что ты завис в этом, бывалом и неузна, вечном мгновении навсегда.
Было, уже было… Конечно, было! Обычное узнавание ненаписанного текста» .
Так конкретизируется в произведении представление о трудности похода за «золотым руном» и переживаниях автора-«командира», который; преодолевая страх, усталость, сомнения, продолжает путь. Битовский текст обнаруживает тенденцию перетекания традиционного типа письма в постмодернистский.
Интерпретация Бориса Аверина