Крестьянская и помещичья Русь в сказках М. Е. Салтыкова-Щедрина
Появление сказок Салтыкова-Щедрина в первой половине 80-х годов XIX века во многом объясняется тем, что в то время аллегорические образы и сказочная фантастика стали для писателя средством художественной «конспирации» наиболее острых замыслов. Но не только. Сказки позволили автору реализовать присущие его творчеству нравоучительность и сатирическое видение мира.
Сама природа этого жанра отвечала художественным задачам писателя. К тому же приближение формы сатирических произведений к народной сказке открыло писателю путь к более
Среди основных тем сатиры Щедрина можно назвать обличение помещиков и изображение жизни народных масс в царской России. Уже в первых своих сказках «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил» и «Дикий помещик» остроумная сказочная фантастика позволила Щедрину показать, что источником материального благополучия и дворянской культуры является труд мужика.
Генералы-паразиты, привыкшие жить чужим трудом, очутившись на необитаемом острове без прислуга, обнаружили полное свое невежество, неприспособленность к
Одна у них надежда на спасение — найти мужика.
И мужик, на счастье генералов, находится. Это «громадный мужичина», на все руки мастер. Он и яблоки с дерева достал, и картофель из земли извлек, и силок для рябчиков из собственных волос изготовил, и огонь добыл. И что же? Генералам собрал по десятку яблок, а себе -«одно, кислое».
Больше того, сам и веревку свил, чтобы генералы держали его ночью на привязи. А генералы еще и ругают мужика за тунеядство. Меж тем сладил он посудину, «чтоб можно было океан-море переплыть», устлал ее дно лебяжьим пухом — для генералов, и поплыли они.
Генералы все ругают его за тунеядство, а он все гребет да гребет да кормит генералов селедками. Довез-таки он генералов до дому.
Трудно представить себе более рельефное и правдивое изображение жизни и нравственного состояния крестьян: каторжный труд, рабская психология, забитость, невежество. Щедрин одновременно и любуется силой и выносливостью мужика, и высмеивает его рабскую покорность.
В «Диком помещике» сатирик высмеял глупого помещика, у которого всего «было довольно: и крестьян, и хлеба, и скота, и земли, и садов». Одно ему было не по сердцу: «уж больно много развелось в нашем царстве мужика». Стал он так притеснять своих крестьян, что те взмолились Богу: лучше уж пропасть с детьми малыми, чем всю жизнь маяться. Бог услышал сиротскую просьбу, и не стало у глупого помещика крестьян.
Без крестьян своих помещик одичал. Оброс весь волосами, ногти у него сделались как железные, сморкаться он давно уже перестал, утратил даже способность произносить членораздельно звуки, ходить стал на четвереньках.
Поскольку подати платить стало некому, обеспокоенные начальники собрали совет, на котором решили мужиков изловить, а помещику, который смуту затеял, «наиделикатнейше внушить», чтобы он фанфаронства свои прекратил. Сказка есть сказка. Объявился откуда ни возьмись оторвавшийся рой мужиков, пошла жизнь по-старому.
Дикого помещика изловили, помыли, постригли, только он «тоскует по прежней своей жизни в лесах, умывается лишь по принуждению и по временам мычит».
Никогда не утихавшая боль писателя-демократа за русского мужика, вся горечь его раздумий о судьбах своего народа, родной страны сконцентрировались в тесных рамках сказки «Коняга», одной из самых коротких и необычных. Я бы еще добавила, что она одна из самых резких и «несказочных», если говорить о жанре. В ней заметны элементы басни, притчи и даже элегии в прозе.
Сказка рисует, с одной стороны, трагедию жизни русского крестьянства — этой громадной, но порабощенной силы, а с другой — скорбные переживания автора, связанные с безуспешными поисками ответа на важнейшие вопросы: кто освободит эту силу из плена? Кто вызовет ее на свет? И в этом смысле сказка стоит в одном ряду с известными произведениями с вынесенными в заголовки вопросами — «Кто виноват?» Герцена и «Что делать?» Чернышевского.
Коняга бессмертен, весь смысл его существования — тяжелая, до кровавого пота работа: «Нет конца работе! Работой исчерпывается весь смысл его существования; для нее он зачат и рожден, и вне ее… никому не нужен». Болью переполнена каждая строчка этой сказки.
Но не только душевная боль характеризует эту сказку. Интересная деталь: главный персонаж — безымянный Коняга. Вроде бы по всем правилам Коняга — существительное женского рода.
Но в тексте писатель заменяет его местоимением «он»: «Самая жизнь Коняги запечатлена клеймом бесконечности. Он не живет, но и не умирает». Зачем это понадобилось автору?
Среди русских писателей Салтыкову-Щедрину в искусстве применения гиперболы, гротеска, фантастики и иносказания для изображения действительности не было равных. Вот читаешь, что «вся обстановка, в которой он живет, направлена единственно к тому, чтобы не дать замереть в нем той мускульной силе, которая источает из себя возможность физического труда. Не благополучие его нужно, а жизнь, способная выносить иго работы. Сколько веков он несет это иго — он не знает; сколько веков предстоит нести его впереди — не рассчитывает. Он живет, точно в темную бездну погружается, и из всех ощущений, доступных живому организму, знает только ноющую боль, которую дает работа», и невольно подставляешь вместо местоимения «он» слово «народ».
В сказке под видом повествования о Коняге автор, по сути, говорит не о ком ином, как о народе.
Вид побитого, замученного, еле живого Коняги-народа вызывает у Салтыкова-Щедрина вопросы: «Но что такое сама эта жизнь? зачем она опутала Конягу узами бессмертия? откуда она пришла и куда идет?» Писатель говорит: «Вероятно, когда-нибудь на эти вопросы ответит будущее. .. Но, может быть, и оно останется столь же немо и безучастно, как и та темная бездна прошлого, которая населила мир привидениями и отдала им в жертву живых».И здесь Салтыков-Щедрин как бы продолжает линию Гоголя. Его вопросы оказываются созвучными гоголевским словам: «Русь, куда ж несешься ты?..» И самое главное, его Коняга-народ, внешне неправдоподобный, по сути своей очень реалистичен.
Такая вот сказка. Невольно задумываешься: выдумка это или реальность? Речь о вчерашнем или о сегодняшнем?
Подобную же покорность судьбе, оправдание существующих порядков высмеивает писатель в сказке «Самоотверженный заяц». Не сидеть, как самоотверженный заяц, на привязи перед логовом волка, не ждать его милости призывает писатель, потому как хищники не милуют своих жертв и не внемлют призывам к великодушию.
Гибнут все, кто пытался, избегая борьбы, спрятаться от неумолимого врага или расжалобить его. Такова судьба и наивного мечтателя карася, верящего в возможность морального перевоспитания хищной щуки, и вяленой воблы, вроде бы «лишних» мыслей, чувств и совести не ведавшей, не в свое дело носа не совавшей.
Эти и многие другие образы, использованные писателем, стали нарицательными. А понятная и яркая художественная форма, столь любимая народом, как видим, вобрала богатое идейное содержание, каким ее блистательно наполнил Щедрин.
Образы животного мира были издавна присущи басне и сатирической сказке. И действительно, напрашивается вывод, что слова и образы для своих сказок сатирик заимствовал народных сказок и легенд, пословиц и поговорок. И все же щедринская сказка близка к народной, но не похожа на нее.
Под видом повествования о животных, Щедрин обретал некоторую свободу для нападения на притеснителей и возможность говорить в забавной форме о серьезных вещах. Да, его сказки являли читателю положительные идеалы, которые он проводил «в отрицательной форме». А гротеск — преувеличение — лишь давал возможность представить уродливую, ненормальную действительность в контрастном, сатирическом освещении.
Крестьянская и помещичья Русь в сказках М. Е. Салтыкова-Щедрина