На тему: нигилизм Достоевского

Совсем по-своему видел и понимал героя времени Достоев­ский. В «нигилистах» он выделил прежде всего идейно-фило­софскую основу их учения — атеизм, безбожие. В отличие от Тургенева, Некрасова, Чернышевского, Достоевский воспри­нимал «нигилистов» как людей, оторванных от народа, ото­шедших от народной правды православного христианства. Не без определенного основания видел Достоевский и западное влияние в теориях и деятельности разночинцев-демократов.

Свой окончательный расчет с «нигилизмом» и западничеством Достоевский

произведет в 70-е годы, в романе «Бесы», а в 60-е годы он дает в романе «Преступление и наказание» образ Раскольникова — человека, чрезвычайно близкого к разночинцам-демократам, но все же не потерявшего возможности ду­ховного возвращения к народной христианской правде. Досто­евский берет тип не среднего, а лучшего, по его мнению, человека среди разночинцев-демократов, чтобы тем самым яс­нее показать их губительное влияние на общество, несостоя­тельность их теории и практики. Сущность «идеи» Раскольни­кова состоит не столько в разделении людей на два разряда, сколько в мысли о том, что человек может
заменить собой Бога, устанавливая свой порядок на земле, лично исправляя то зло, которое в мире существует. Идейный антипод Раскольникова, Сонечка, отказывается судить людей, отказывается решать, «кому жить, а кому не жить», полагая, что это Божье дело, но никак не человеческое.

Раскольников же не согласен ждать, по­ка Бог &;;#8216;наведет порядок и прольет в мир благодать, он хочет лично и притом насильственно восстановить справедливость в мире. Он берет на себя смелость решать, «кому жить, а кому не жить», в сущности, подменяя собой Бога. Раскольников осуществляет на практике тезис, сформулированный позже одним из героев Дос­тоевского: «если Бога нет, то я сам Бог», «если Бога нет, то все позволено». Отход от христианства, точнее от православия, яв­ляется для Достоевского отходом от вечных и общечеловече­ских норм морали, и в том, что «новый человек» несет в себе эту новую мораль, видит Достоевский главную опасность «ни­гилизма». Теоретические основы деятельности «новых людей» Достоевский последовательно развенчивает в романе, показы­вая, что преступление не есть условность или предрассудок, а есть реальный, несомненный грех, против которого восстает и натура преступника, и его совесть, который обрекает человека на неизбежные нравственные муки, душевную опустошенность, чувство отъединения от мира людей.

Это происходит в случае с Раскольниковым, в котором сохранилась совесть и неиспорчен­ность, которого волнуют вопросы правды и справедливости, «вопросы человека и гражданина». В случае же, когда и эти положительные факторы перестают действовать, человек приходит либо к мерзкой, ничем не прикрытой философии оголтелого эгоизма и хищни­чества, как Лужин — мелкая натура, либо, как гораздо более глубокий Свидригайлов — к полной душевной опустошенности и отрицанию всякой нравственной ценности и, как следст­вие, — к самоубийству.

В романе Достоевский активно полемизировал и с другим тезисом «новых людей», который казался ему одним из ос­новных в их мировоззрении, — «цель оправдывает средства». Взятый из арсенала инквизиции, которая, по Достоевскому, «продала Христа за земное владение», он является необходи­мым в системе этических посылок разночинцев-демократов, революционеров. Без этого тезиса невозможны революцион­ный террор и насилие.

Если для блага сотен или тысяч хоро­ших людей можно убить одну бесполезную и даже вредную старушонку, то для грядущего блага всего человечества не жалко весь мир залить кровью, тем более кровью бесполезных и вредных. Это развитие тезис Раскольникова получит в рома­не «Бесы», но и в «Преступлении и наказании» «идея цели, оправдывающей средства», играет важную роль в теории и практике Раскольникова. Против этого иезуитского довода Достоевский выставляет твердые и ясные положения: никакое добро не способно оправдать кровь, цель не оправдывает, а определяет средства, натура человека восстает против этой философии.

В разговоре офицера со студентом, который слу­чайно подслушивает Раскольников, примечательно то, что даже студент, в обнаженном виде представляющий идею социально-нравствственной «арифметики», не берется сам за ее осуществление. Берется Раскольников и терпит идейный и нравственный крах уже хотя бы потому, что вместо одной вредной старушонки вынужден убивать неповинную Лизаве­ту, духовную сестру Сони. Идея опровергается и тем, что на деньги, добытые путем преступления, нельзя никого сделать счастливым. И дело даже не в том, что Раскольников и ограбить-то не сумел как следует, и награбленным не воспользо­вался. Гораздо большую эмоциональную силу имеет в этом смысле, например, та сцена, где Соня в ужасе спрашивает Раскольникова о деньгах, которые он оставил семье Мармела­дова, — неужели они тоже из тех?

Ни Соня, ни Катерина Ива­новна не могли бы, несмотря на отчаянное материальное положение, принять такую «помощь», воспользоваться день­гами, на которых кровь. Те, кому Раскольников мечтает по­мочь своим преступлением, не примут его благодеяния, куп­ленного такой ценой.

В целом можно сказать, что русская литература приняла тип разночица-демократа совсем не так восторженно, как это нам долгое время казалось, а скорее со значительной долей скептицизма и недоверия. Помимо названных, в 70-е годы в русской литературе появилось еще несколько отчетливо «антинигилистических» романов, в которых отвергались прежде всего идейно-нравственные принципы «новых людей», их разрыв с исконно русской, христианской моралью. И все же разночинца-демократа можно с полным правом назвать героем эпохи 60-70-х годов: в это время не было фигуры столь же крупной и интересной, как он, как к нему не относиться.




На тему: нигилизм Достоевского