Наш Паустовский
Давно это было — еще в тридцатые годы,- когда К. Паустовский написал для своей поистине лучезарной книги «Летние дни» маленькое, скромное предисловие. Вот несколько строк из него: «Я и Рувим, описанный в этой книге, мы оба гордимся тем, что принадлежим к великому и беззаботному племени рыболовов. Кроме рыбной ловли, мы еще пишем книги. Если кто-нибудь скажет нам, что наши книги ему не нравятся, мы не обидимся. Одному нравится одно, другому совсем иное — тут ничего не поделаешь.
Но если какой-нибудь задира скажет, что мы не умоем ловить
Милая шутка! Но во всякой шутке таится своя правда. Паустовскому всегда была присуща невыразимо прелестная скромность, которая при блистательном таланте составляет одно из свойств его обаяния.
Он принадлежит к тем счастливым избранникам, которые с глубиной ума сочетают необыкновенную тонкость, чуткость, изящество мысли и внутреннюю свободу. И все это соединяется в нем с сердечностью, душевной щедростью и благожелательностью к людям. Он очень добрый, хороший человек.
С этим согласится всякий, кто знает его книги и доступен очарованию его таланта. Его отличает изысканный
Паустовский любит природу не только солнечной или нарядной, он любит ее, как истый художник, и в дождь, и в зной, когда полыхают синие зарницы, и хмурой осенью, и косматой зимой, когда по ночам снег и воздух фосфорически зелен, при луне на бледно-зеленом небе чернеют, как горы, застывшие сосны.
Родные просторы Паустовский исходил и исколесил из края в край. Ему довелось побывать и в Англии, и в Италии, и в любимой им Франции. Он наслаждался там людьми, музеями, искусством, роскошными садами и дворцами Версаля и, вероятно, очарованный стоял в Сикстинской капелле, пытаясь разгадать, как и многие другие, тайну великой всепобеждающей силы гения Микеланджело.
Но и такое колдовство не могло не только вытеснить, но даже приглушить в его сердце любви к родным местам, к скромному среднерусскому пейзажу, Мещерской стороне и ее людям.
Трудно разгадать тайну воздействия таланта, по ясно одно: Паустовский захватывает вас сразу, целиком, и читатель подчиняется ему добровольно и радостно, вбирая в себя поэтический мир художника и ощущая, как трепещет каждая его фраза, словно ветвь, «полная цветов и листьев».
Стоит только один раз прочесть «Ильинский омут», чтобы уж никогда не забыть эти синие в дымке леса, уходящие дали, нивы и луга, и ту скромную былинку, которая помогает душевной тишине и безмятежности покоя. Как вес это гармонично, проникнуто чувством, свежо, словно омытое благоуханным дождем. И как беспредельно богатство мыслей, музыки и мастерство снизывать слова, как жемчуг.
Талант Паустовского определялся и мужал в незабываемые годы первых пятилеток: тогда названия «Днепрострой» и «Магнитка» звучали поэзией. Молодые писатели, полные буйного веселья и задора, горели желанием служить своей Родине. Они жили подвижниками в наскоро приспособленных чуланах, подвалах и мансардах, не всегда были сыты, но мечтали о большой литературе и работали без устали.
Каждый стремился участвовать в «великой стройке».
В «Повести о жизни» и в других произведениях Паустовского читатель встречает впечатляющие зарисовки и портреты многих писателей: А. Толстого, Маяковского, Бабеля, Багрицкого, Платонова. Бунина, Грина, Олеши, Гайдара, Ильфа, Луговского, Роскииа, Лоскутова, Гехта, Регинипа и других. И наряду с этими именами с неменьшей взыскательностью художник запечатлел дорогих для него рыбаков, боцманов, матросов, пастухов, паромщиков и старого крестьянина-землекопа Семена Васильевича Елесина.
Паустовский любит вести тихие беседы с этими мудрецами из народа, чья речь свежа, словно утренняя роса.
Я не знаю человека, который, общаясь с Паустовским, не поддался бы обаянию его личности, не стал бы его почитателем или другом. Константин Георгиевич, Коста, как мы его дружески зовем, в любом обществе становится центром внимания, не прилагая к этому и малейшего усилия.
Но он не разделяет мудрого бесстрастия трезвых людей и всегда остается не только прекрасным художником, но и писателем-гражданином. Со всей страстью вступался он на защиту наших лесов, лугов, рек и памятников старины, волшебства русского языка и всего, что иной раз было попираемо.
Наш Паустовский