Новаторство в поэзии Валерия Яковлевича Брюсова
Валерий Яковлевич Брюсов. С Брюсовым произошло то, что часто бывает с основоположниками каких-либо направлений и систем: они первыми перерастают их рамки и затем сами отрицают эти направления и системы. В предисловиях к сборникам «Русские символисты», в «Интервью о символизме», реферате «К истории символизма» , в работах «О искусстве» , «Ключи тайн» Брюсов сформулировал цели символизма.
Первоначально он провозглашал лишь импрессионистическую свободу творчества, формалистическую программу обновления рифм, ритмов,
Когда Брюсов в статье под многообещающим заглавием «Ключи тайн» писал, что «искусство есть постижение мира иными, нерассудочными путями», «искусство — то, что в других областях мы называем откровением» и что создания искусства — это приотворенные двери в «вечность», то все это была обычная романтическая
Брюсов хотел зачаровать необычностью открываемого им мира творчества, характеризующегося необыкновенно строгим требованием к стиху, инструментализации поэтической речи.
Но в то же время его угнетали примитивизм и пошлость окружавшей жизни. В воспоминаниях «Из моей жизни» Брюсов ярко обрисовал быт, который его засасывал. Подлинным спасением для него было знакомство с поэзией Вердена, Малларме. В письме к М. Горькому в 1901 году Брюсов признавался, что движет его исканиями ненависть ко «всему строю нашей жизни»: «Его я ненавижу, ненавижу, презираю.
Лучшие мои мечты о днях, когда все это будет сокрушено».
Ратуя за свободу творчества, Брюсов видел опасность подчинения искусства «посторонним» целям. Он восклицал: «Неужели… его будут заставлять служить религии! Дайте же ему, наконец, свободу!» С остроумием и ядовитостью Брюсов рассуждал: «Быть теургом, разумеется, дело очень и очень недурное.
Но почему же из этого следует, что быть поэтом-дело зазорное?» 1. В проповеди независимости, свободы искусства Брюсов заходил очень далеко.
Однако в мировоззрении Брюсова много важных оттенков, которые были залогом выхода его к правильному пониманию современных общественных задач искусства. Например, он проявлял исключительный интерес к Пушкину, Некрасову и вообще к классике, ее содержанию и форме, боролся за реальность критериев в оценке любого писателя.
Резко расходился Брюсов с Мережковским, Бальмонтом в оценке М. Горького. Он защищал Горького от их нападок.
Если просмотреть сборник очерков «Далекие и близкие» , в котором Брюсов зарисовал портреты многих русских поэтов, то мы увидим, что Брюсов не с таким нажимом, как В. Соловьев, Мережковский, А. Белый, выделяет символистические мотивы у Тютчева, Фета, Случевского, Минского. Пантеизм, великое опьянение мгновением он трактует в плане простой констатации особенностей их мастерства. Он с одинаковым вниманием относится и к импрессионистам Фофанову, Анненскому, и к реалистам Бунину, А. Жемчужникову, и к религиозно-мистически настроенному В. Соловьеву. У Мережковского он отмечал «жажду новой веры», у Ф. Сологуба-«острый взгляд» и «пушкинскую простоту», у Вяч.
Иванова и А. Белого как теоретиков-культ формы, разработку теории стиха. У Блока — не воспевание некоей символистической «таинственности», а «недосказанность», искусство «не договаривать», придававшее особую прелесть его «Стихам о Прекрасной Даме». Брюсов особо подчеркивал, что в стихах Блока становится все меньше «блоков-щины».
В 1917 году в статье о Блоке, написанной для «Истории русской литературы XX века» под редакцией С. А. Венгерова, Брюсов уже писал: «Блок совершил знаменательную эволюцию от «мистики к реализму».
Обозревая стихи 1911 года, Брюсов с сожалением говорил «о поразительной, какой-то роковой оторванности всей современной молодой поэзии от жизни» . Сделал Брюсов и для себя важнейшие выводы после опыта мировой войны и революции. Он с головой окунулся в работу. Сотрудничал в студии при литературном отделе Наркомпроса, студии при Дворце искусств, Высшем литературно-художественном институте.
Он преподавал теорию стиха, учил поэтическому ремеслу молодых пролетарских поэтов, старался передать свою огромную культуру, знания новой аудитории.
Брюсов правильно судил о том, какой должна быть новая, пролетарская культура, как надо относиться к классическому наследию. Он решительно выступил против левацких перегибов Пролеткульта. В этом отношении замечательна его статья «Пролетарская поэзия» . Брюсов отстаивал правильные позиции: нужна перестройка старой культуры на новый лад, а не особая «пролетарская культура», оторванная от вековых традиций. Строительство новой культуры — это долгий, постепенный, но в существе своем революционный процесс.
Старые кадры художников могут во многом помочь в этом деле.
Чрезвычайно содержательна статья Брюсова «Смысл современной поэзии» , в которой он сводил счеты со своей прежней «символистской» совестью, хотя и пытался несколько выгородить символизм и преувеличить его историческую роль.
Исходное философское положение у Брюсова о соотношении литературных школ и творческих принципов следует признать спорным. Брюсов считал, что литературное развитие в Х! Х и начале XX века прошло три стадии и как бы отчасти вернулось в исходное положение: был романтизм, затем реализм, а приблизительно с 80-х годов наступила эра неоромантизма, т. е. символизма. О судьбе критического реализма Брюсов судил слишком решительно, умаляя значение Толстого, Чехова, Бунина, Куприна, «знаньевцев» и М. Горького.
В трактовке символизма у Брюсова было много новых и метких наблюдений, но чувствовалась попытка обелить и возвысить его. Так, он говорил, что символисты хотели найти более широкие, чем у реалистов, цели искусства, которые служили бы не одному классу общества, но всему человечеству. Брюсов был прав, указывая, что символисты «создали и новый стиль и новый стих, отличные от романтического и реалистического». И все же Брюсов в 20-х годах вводил своих слушателей и читателей в сложный комплекс вопросов, которые не могла тогда решить ни доживавшая свой век довольно плоская культурно-историческая школа, ни набиравшая силы вульгарная социология.
Решение всех этих проблем стало по плечу литературоведению гораздо позднее.
Новаторство в поэзии Валерия Яковлевича Брюсова