Образ святой руси у Бориса Зайцева

Именно в устремленности из бытового плана в сфе­ру духовного видел Ф. Степун своеобразие другого художника, запечатлевшего мир «святой Руси», — Бориса Зайцева, за которым ощущалась «как даль истории, так и даль культуры».

Россию Б. Зайцев воспринимает исторически, в ее тысяче­летнем движении, духовном созидании, неразрывной связи по­колений, с особой ясностью раскрывшейся ему «с другого бе­рега», в эмиграции. «Странным образом революция, которую я всегда остро ненавидел, на писании моем отозвалась непло­хо, — признавался

Зайцев. — Страдания и потрясения, ею выз­ванные, не во мне одном вызвали религиозный подъем. Удиви­тельного в этом нет. Хаосу, крови и безобразию противостоит гармония и свет Евангелия, Церкви», — так определил худож­ник суть духовного перелома, который повлиял на все его пос­лереволюционное творчество.

Отныне исток «большой истории России» Зайцев видит в принятии христианства, с которым, по его мнению, «Россия… возведена ко вселенскому». К этим исто­кам, к «немеркнущему духовному ядру», сияющему «сквозь ты­сячу лет бытия на горестной земле, борьбы, трудов, войн, пре­ступлений»,

устремился в своем творчестве Б. Зайцев.

Одной из первых книг, написанных в эмиграции и определив­ших дух дальнейшего «странного путешествия» писателя сквозь сложное и путаное «историческое плетение», стали книги о «свя­той Руси»: «Преподобный Сергий Радонежский» и напи­санные после поездок автора по святым местам «Афон» и «Валаам» . Сам художник говорил о том, что «миф лучше чувствует душу события, чем чиновник исторической науки», по­этому свободно сочетает мифы Священной Истории, легенды с исторической правдой в книге «Преподобный Сергий Радонежский». Писатель следует здесь канонам древнего жанра жития, прослав­ляющего праведную жизнь людей, канонизированных церковью, и в то же время нарушает эти законы, подчиняя повествование художественной задаче: исследовать корни русской духовности как основы национального характера.

Строя произведение, как подобает житию, автор подчеркива­ет те эпизоды, которые говорят о святости особой, русской в ее зайцевском понимании. Постоянно обращается внимание на тру­долюбие, кротость, аскетизм, простоту, влияние духовное, про­тивостоящее суете житейских отношений1, и в то же время автор стремится словно бы «оправдать» Сергия в тех случаях, когда про­являются иные, не соответствующие «авторской версии» черты Преподобного, например, твердость, даже жестокость, проявив­шаяся в отношении к князю Борису Суздальскому, не подчиняв­шемуся Москве. Особо оговаривает автор важнейший историчес­кий эпизод — благословение Сергием князя Димитрия на битву с татарами, на войну, на кровь. «Если на трагической земле идет трагическое дело, он благословит ту сторону, которую считает правой.

Он не за войну, но раз она случилась, за народ и за Рос­сию, православных». «…За имя Христово, за веру православную подобает душу положить и кровь про­лить»,- таковы слова Сергия перед Куликовской битвой.

От скромного юноши Варфоломея до прославленнейшего старца, наставника и учителя, человека эпохи — таков путь героя. Его важнейшую роль автор видит в том, что «на распутиях исто­рических, на рубежах двух эпох» он «воспитывал людей, свобод­ных духом», укреплял их силу, давая «ощущение истины, истина же всегда мужественна, всегда настраивает положительно, на дело, жизнь, служение и борьбу». Произнеся здесь «запретное» слово «борьба», Зайцев в финале произведения вновь вернется к своей концепции: тяжелым временам «крови, насилия свирепос­ти» он противопоставит «правду, прямоту, мужественность, труд, благоговение и веру».

Так раскроется особенность религиозности Зайцева, которая, по словам Г. Струве, «благостнее, примирен — нее, умудреннее», чем у Ремизова, «окрашена в те же лирические тона, что и все творчество» Зайцева; «иная она, чем у Шмелева, без шмелевской бытовой насыщенности, более легкая и светлая». Удивительная гармония внутреннего мира художника и его твор­чества, художественные достоинства его произведений, продол­жение им лучших традиций русской литературы дали основание современникам говорить о Зайцеве как о классике отечественной литературы и последнем пред­ставителе литературы «серебряного века».




Образ святой руси у Бориса Зайцева