Поэтический мир Анны Ахматовой
Читать можно много раз одно и то же. Перечитываешь каждый раз по-новому. Внезапно находишь оттенки, ранее не замеченные.
Открываются красоты, мимо которых проходил, как слепой. Громко отдаются перезвучия, к которым был глух. Блистают новые грани, наплывают новые смыслы. В сотый, в тысячный раз набредаешь на открытие, что в истинной поэзии царит согласие значения и звучания. Как кристалл в насыщенном растворе, вырастает на глазах ценность строфы, строки, слова.
Хочется перевести ее на караты — единицу стоимости алмазов.
Перечитываешь
Богатства поэзии высокой пробы не сразу даются в руки. Читатель стихов — своего рода старатель. Таким старателем становлюсь и я, вновь и вновь перечитывая стихи любимого поэта.
В удивительном даре превращать крупицы самой обычной жизни в драгоценный слиток поэзии и заключается, на мой взгляд, то новое, что принесли с собой первые сборники, ахматовских стихов: «Вечер» , «Четки» , «Белая
И поэтому так естественны были в стихах Ахматовой, так необходимы точные подробности каждодневного хода вещей:
Я сошла с ума, о, мальчик странный,
В среду, в три часа!
Или нот это:
Двадцать первое.
Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Самые заурядные мелочи вводились в стих: «На стволе корявой ели муравьиное шоссе», «Ноги ей щекочут крабы, выползая на песок», «И везут кирпичи за оградой». Казалось бы, все очень обыденно, приземленно. Ho тогда почему так завораживают ее стихи?
IIo складу своего таланта Ахматова открывает мир с помощью такого тонкого и чувствительного инструмента, дарованного ей природой, что звучащие и красочные подробности вещей, жестов и событий легко и естественно входят к ней в стих, наполняя его живой, полудетски праздничной силой жизни:
Пруд лениво серебрится,
Жизнь по-новому легка?
Кто сегодня мне приснитсяВ легкой сетке гамака?
Много лет спустя, раздумывая над трудностями и капризами поэтической работы, она написала:
Когда б вы знали, из какого сораРастут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
Вновь я перелистываю страницы давно знакомой мне книги стихов и начинаю понимать: не в «несказанности», не в отрешенной таинственности черпала она энергию стиха, а в самой гуще невзгод, радостей, треволнений живого сердца. Сердца, ждущего любви. Сердца, жаждущего любви.
Дорогу вижу до ворот, и тумбыБелеют четко в изумрудном дерне.
О, сердце любит сладостно и слепо!
И радуют пестреющие клумбы,
И резкий крик вороны в небе черной,
И в глубине аллеи арка склепа.
Сердца, опьяненного любовью.
И сердца, раненного любовью:
Стихотворение «Обман» обращает на себя внимание тем, что здесь обострены «все впечатленья бытия». Мимолетные явления мира ощущаются как бы обновленными, первозданными. «И тумбы белеют четко в изумрудном дерне». Удесятерены и зрение, и слух.
Удивительно, как разрозненные мгновения приведены в гармонию, объединены и слиты в поэтическом звучании слова.
А как пронзительны траурные строки стихотворения «Хорони, хорони меня, ветер»!
Закрой эту черную рануПокровом вечерней тьмы
И вели голубому туману
Надо мною читать псалмы.
Да, поэзия Ахматовой вырастала из житейской почвы, не чуждаясь ее, никогда не порывая с ней.
Еще приметней поразительная драматическая емкость и насыщенность лирического стихотворения Ахматовой. Она необычайно сблизила обе поэтические стихии — лирическую и драматургическую. Драматическое начало вторглось в лирику.
Ho не ослабив и не оттеснив, а придав ей неведомый дотоле облик и наполнение.
Созерцание, раздумья, порывы, томления, ожидания — все это, разумеется, было в ахматовской лирике. Ho застучал, заколотился гулко пульс живой человеческой судьбы. Лихорадочно затрепетала чья-то доля, чья-то участь:
Bcе тебе: и молитва дневная,
И бессонницы млеющий жар,
И стихов моих белая стая,
И очей моих синий пожар.
Драматическое содержание влекло за собой и драматургическую форму. He о лирической драме в стихах идет здесь речь, а о драматургии, врезавшейся в краткое лирическое стихотворение, объявшей его.
…Он вышел, шатаясь.
Искривился мучительно рот…
И сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.
Ведь это театр, не правда ли? Скупой диалог. Прекрасная мизансцена на лестнице.
Нa первом плане «физическое действие» героини. «Перил не касаясь…». Удивительно мастерство поэтессы. Правда и глубина человеческого характера, сложность и драматизм отношений могут быть вложены в точно найденный жест.
Мне вообще кажется, что редко у какого лирического поэта наблюдалось такое богатство жеста, как у Ахматовой, и такое тончайшее проникновение в душевное состояние через жест.
Как красноречивы руки в ее стихах:
И слезы со щеки стеретьОслабнувшей рукой.
Сколько раз рукой помертвелой
Я держала звонок-кольцо.
Мои рука, закапанная воском,
Дрожала, принимая поцелуй…
Руки, ослабнувшие, сухие, «восковые», помертвелые, проникающие, сжатые, холодеющие… И актер, и режиссер, и живописец могут позавидовать необычайному владению оттенками и глубокому смыслу этих оттенков.
Перечитываю часто одно стихотворение, почти балладу, — «Побег». Непрерывное действие, напряженный сюжет, лаконичный диалог.
«Нам бы только до взморья добраться,
Дорогая моя!» — «Молчи…».
И по лестнице стали спускаться,
Задыхаясь, искали ключи.
Как на экране, быстро сменяется место действия. После спуска по лестнице — панорама: «мимо зданий, где мы когда-то танцевали, пили вино». Все зримо и слышимо.
И все в динамике.
Правда, это сюжетное стихотворение стоит особняком. Ахматовская лирика гораздо больше тяготеет к психологической драме.
Вновь перечитывая любимые стихи поэтессы, приходишь к мысли, кажущейся неожиданной — Ахматова более, чем кто-либо из русских лириков, восприняла излучения, идущие от могучего психологизма русской прозы. Это давно открытая истина. Еще Мандельштам сказал, что Анна Ахматова принесла в русскую лирику огромную сложность и богатство русского романа XIX века.
В чем выражается «оглядка на прозу»? На мой взгляд, прежде всего в отходе от психологической однозначности. Ахматовская лирика круто замешана на отношениях осложненных и жестких.
В четырех, восьми, двенадцати строчках Ахматовой вмещалась целая лавина низвергающихся на человека страстей.
Как подарок, приму я разлукуИ забвение, как благодать.
Ho, скажи мне, на крестную муку
Ты другую посмеешь послать?
Вчитаемся в строки этого стихотворения. Бешеные всплески сталкивающихся, клокочущих чувств: «Ты угадал, моя любовь такая, // Что даже ты не мог ее убить». Или: «He улыбкой блаженной выносит // Страшный бред моего забытья».
Противоборство отменяющих друг друга, несовместимых, но накрепко спаянных желаний.
Это стихотворение во многом раскрывает поэтику Ахматовой, указывая на ее любовь к кратким поэтическим конструкциям, на ее уверенность в том, что за пределами тесного круга строф вырастает обширный мир переживаний и событий.
Перечитывая еще раз давно знакомые стихи, понимаешь: в лирике Ахматовой совмещаются полярные начала: чуть заметные штрихи, тончайшие психологические черточки и столкновения, доведенные до грани, до бурь.
Каждый раз возвращаясь к любимым строчкам, убеждаешься: за всем, к чему прикасалась рука Ахматовой, стоит ее личность, исполненная величия, женственности, мужества и красоты.
Поэтический мир Анны Ахматовой