Проблема романа в стихах Евгений Онегин
…я теперь пишу не роман, а роман в стихах — дьявольская разница.
Сразу же вслед за заглавием читатель «Евгения Онегина» встречает «уведомление», что перед ним роман необычный: роман в стихах. Если мы не примем со всей серьезностью это пушкинское указание и не попытаемся его осмыслить, то рискуем многого не понять в романе: будем читать его как «опоэтизированную прозу» и не увидим самого существа его поэзии.
Пушкин называл свое произведение и романом и поэмой, а его части именовал то главами, то песнями.
Роман в стихах
Начало романное — связано с образом Автора: уже сам факт отделения Пушкиным
Универсальный жанр романа в стихах был использован Пушкиным для взаимного испытания двух извечных стихий литературы и жизни: поэзии и прозы. Стилистический мир романа — как бы огромное поле небывалого в русской литература, творческого эксперимента, где испытуются художественно-смысловые возможности поэзии и прозы. Разрушая отжившую и более непродуктивную иерархию высокого и низкого, смело пересматривая границы поэзии и прозы, творец «Евгения Онегина» навлек на себя негодование блюстителей литературного порядка и вынужден был отвечать им даже в романе. В двадцать третьем примечании он писал: «В журналах удивлялись, как можно было назвать девою простую крестьянку, между тем как благородные барышни, немного ниже, названы девчонками!» Речь идет о сорок первой строфе четвертой главы:
В избушке, распевая, дева
Прядет, и, зимних друг ночей,
Трещит лучинка перед ней.
С точки зрения традиционных литературных правил здесь было допущено немыслимое смешение: «дева» оказалась в «избушке» , а «лучинка» описана двумя противоположными способами: с помощью изысканного, поэтического оборота — и точного, но «прозаически-грубого» глагола. Самым же вопиющим диссонансом могло показаться то, что в этой строфе «дева» очутилась в близком соседстве с «хлевом»:
На утренней заре пастух
Не гонит уж коров из хлева…
Рядом с коровами, с хлевом должна была быть не «дева» — а «дворовая девка», скотница, причем подобная «грубая действительность» считалась уместной лишь в «низких» жанрах — в сатире или бытописательной прозе, но никак не в поэтическом романе! Пушкин увидел в жизненной прозе, в повседневном мире народного быта не «низкую природу», а нечто совсем иное. Если крестьянская «дева» в четвертой главе рифмуется с «хлевом», то это совсем не означало «снижения» ее образа: ведь в восьмой главе, в самом высоком, кульминационном месте романа, Татьяна названа «простой девой» . Но так увидена не только распевающая за пряжей дева: и пастух на утренней заре, и гусей крикливых караван, и крестьянин на дровнях, торжествующий начало зимы, и бег санок вдоль Невы, и серебрящийся морозной пылью бобровый воротник, и охтенка с кувшином, и духи в граненом хрустале, и вощаной кувшин с брусничного водой, и вечерний самовар, и печи в пестрых изразцах, круглые качели, подблюдны песни, хоровод, и недремлющий брегет, и ранний звон колоколов, и сумрак липовых аллей, и господский дом уединенный, горой от ветров огражденный, и огромный, запущенный сад, и многое, многое другое,- весь мир обыденного и привычного, как воздух, национального быта дан Пушкиным в совершенно новом ключе: в самой жизненной «прозе» творец «Евгения Онегина» открыл новую поэзию!
Уловив универсальный охват бытовой реальности в пушкинском романе, Белинский метко назвал его «энциклопедией русской жизни». Это определение весьма существенно дополняется той формулой, которую Пушкин охотно употребил как самоопределение: «поэт действительности». В этом определении для Пушкина были одинаково важны обе стороны смысла: он не только поэт действительности, но и действительности — поэт, то есть не «прозаический бытописатель», а художник, постигнувший быт как основу культуры и навсегда запечатлевший поэзию родного быта в своем «романе культуры».
И осуществить это великое открытие национальный поэт России мог при помощи того «поэтического универсализма» , который был органически связан с самим жанром романа в стихах — то есть романом поэтическим в самом глубоком смысле этого слова.
Пушкин говорил, что «роман требует болтовни». Действительно, в «Евгении Онегине» господствует тон беседы, льющейся свободно и непринужденно, с виртуозной легкостью сменяющей темы, направление, интонации. Разговорный стиль столь естествен здесь прежде всего потому, что роман написан самым «разговорным» размером — четырехстопным ямбом. Но многие тысячи стихов организованы в четыре сотни строф. Изобретенная Пушкиным специально для романа в стихах «онегинская» строфа составлена тремя четверостишиями, дающими набор всех возможных способов рифмовки, и завершается двустишием. Объем онегинской строфы напоминает об одной из самых высоких и трудных форм лирического стихотворения с k закрепленным четырнадцатистрочным объемом — сонете.
И каждая строфа романа есть, в определенном смысле, самостоятельное лирическое стихотворение, а повествовательно-разговорный стиль в «Евгении Онегине» оказывается соединенным с глубочайшим пафосом лирики. Роман в стихах нельзя читать как прозу, «переложенную» в стихи: слово в нем живет по законам поэзии, а «смысл поэзии иной по сравнению со смыслом прозы». Например, каков прозаический смысл такого явления: зерна, упавшего в землю? Вероятно, это имеет отношение к земледелию, к весеннему севу и т. п. Но вот в поэтическом романе этот образ используется Пушкиным для такой заветной лирической темы, как любовь Татьяны:
Пора пришла, она влюбилась. Так в землю падшее зерно Весны огнем оживлено.
Поэт использует один-единственный образ, но «подключает» его к величайшей метафоре мировой поэзии, и любовь Татьяны обретает не только огромную лирическую высоту, но и возможность «развертывания» из этого образа самых разнообразных смыслов, даже такого высшего духовного смысла, связанного с «образом зерна», как смерть и воскресение. Что этот образ не случаен в романе, что для Пушкина существен и актуален жизненный смысл древнейшего символа — об этом свидетельствует и тридцать восьмая строфа второй главы:
Увы! на жизненных браздах
Мгновенной жатвой поколенья,
По тайной воле провиденья,
Восходят, зреют и падут. ..
Вся философия романа в стихах, его духовные ценности существуют в форме «поэтического смысла», который органически связан со стихией лирики. Ибо лирика по сути своей — это «разговор о значительном, высоком, прекрасном», она есть «своего рода экспозиция идеалов и жизненных ценностей ‘человека» . В лирике тысячелетний культурный опыт человечества кристаллизуется в многозначном поэтическом слове, сгущается в универсальные символы, в «поэтические формулы», полные вечного смысла и непреходящей поэзии.
«Поэтические формулы» активно живут в пушкинском романе, они порождают в нем ту всепроникающую лирическую «материю», в которой мелодия полна смысла, а поэтическая мысль едина с чувством. Поэтому постигнуть роман можно только внутри того неразрывного единства, поэтическую формулу которого дал сам автор «Евгения Онегина»,- единства
Волшебных звуков, чувств и дум.
Источники:
- Пушкин А. С. Евгений Онегин. Вступит, статья и коммент. А. Тархова. М., «Худож. лит.», 1978.
302. с.
Аннотация: Вниманию читателей предлагается первый опыт комментированного издания романа в стихах А. С. Пушкина «Евгений Онегин» — величайшего творения поэта: «Здесь вся жизнь, вся душа, вся любовь его; здесь его чувства, понятия, идеалы. Оценить такое произведение значит — оценить самого поэта во всем объеме его творческой деятельности» .
Проблема романа в стихах Евгений Онегин