Путь Лермонтова как прозаика
Проза Лермонтова соотносится с творчеством трех русских писателей. Это Пушкин, Гоголь, Марлинский. Если последний для нас несоизмерим с первыми двумя, то нельзя забывать, что в глазах читателей 1820-1830-х годов он нередко затмевал первых двух, да и деятельность его как прозаика началась раньше.
Поэтому, определяя путь, который Лермонтов прошел от «Вадима» до повести 1841 года, и характеризуя своеобразие его прозы, следует иметь в виду все эти три имени.
Если в «Вадиме» Лермонтов опирался на тот же романтический метод и тот же стиль,
В неоконченной повести 1841 года Марлинский вовсе перестает существовать для него — даже в полемическом плане.
С Гоголем Лермонтова сближали некоторые идейные и художественные тенденции их творчества, имевшие разные социально-политические и философские истоки и заставлявшие иногда скрещиваться их пути. Один раз в жизни им привелось встретиться лично — весной 1841 года, когда Лермонтов, отправляясь на Кавказ, находился проездом в Москве и был в числе других гостей на именинах Гоголя. Суждений его о Гоголе не сохранилось; не приходится лишь сомневаться, что все написанное и опубликованное до 1841 года Гоголем было Лермонтову известно — как художественные произведения, так и статьи о литературе и искусстве. Известна и высокая оценка, которую уже после гибели Лермонтова Гоголь дал стилю «Героя нашего времени» , как известно и то, что прозу Лермонтова Гоголь ставил выше его поэзии, оценивая последнюю односторонне и тенденциозно — с религиозно-нравственных позиций, а в содержании романа Лермонтова выделял не идейную новизну и смелость, а правдивость жизненных изображений: «Тут видно больше углубления действительной жизни — готовился будущий великий живописец русского быта».
Свое мнение о Лермонтове Гоголь высказал уже в «Выбранных местах из переписки с друзьями», и этим объясняется как тон снисходительного сожаления или даже осуждения, когда он говорит о покойном поэте, так и самое содержание оценок: для Гоголя конца 1840-х годов в Лермонтове важно не то, что он сделал, а те надежды, которые автор «Выбранных мест» возлагал на его «исправление» в будущем.
Лермонтов не воспроизводил ни метод, ни стиль Пушкина, ни отдельные детали его произведений, — он шел дальше. Но это движение вперед было возможно на основе сделанного Пушкиным — первым русским писателем, давшим реалистически столь правдивое, то есть типически верное, изображение живой действительности в смелых по своей четкости и новых по своей простоте формах сюжетного построения и стиля. Новыми были, в частности, и лаконичность повествования и динамизм в развитии событий; новым был и многогранный образ повествователя, варьировавший в прозаических произведениях Пушкина.
Лермонтов первый в русской литературе создал реалистический психологический роман, углубив проблематику, усложнив характеры персонажей, развив дальше принципы пушкинского стиля — сохранив их четкость и строгость, но внеся в них гораздо большее разнообразие словесных красок.
Вместе с тем прямых соприкосновений с Пушкиным-прозаиком в прозе Лермонтова почти нет. В «Вадиме» пушкинское начало отсутствует вовсе, несмотря на совпадение в теме; оно почти неощутимо в «Княгине Литовской», и только в «Герое нашего времени» — в произведении высочайшего совершенства — оно присутствует как фундамент, на котором покоится здание, А герой романа противопоставлен не героям прозаических повестей Пушкина, а герою романа в стихах — Онегину.
Таким образом, сопоставление прозы Лермонтова с творчеством трех его современников позволяет выяснить, прежде всего, своеобразие его пути и выявить не только черты его общности с ними, вернее даже не столько эти черты общности, сколько его глубочайшую оригинальность по сравнению с ними, его новаторскую роль. Проза Лермонтова, в свою очередь, открывала новые пути преемникам великого писателя.
Путь Лермонтова как прозаика