Романтизм в лирике Жуковского В. А
Во второй половине 1810-х — начале 1820-х гг. в творчестве Жуковского усиливаются романтические тенденции. Наиболее определенно новые стороны романтической концепции поэта отразились в стихотворении «Невыразимое» .
«Невыразимое» — своеобразный манифест эстетических и философских представлений Жуковского-романтика. В нем намечаются как объяснение его взгляда на природу романтического вдохновения, так и философия искусства слова: только поэзия на мгновение запечатлевает идеальную красоту запредельного, а поскольку в ней
Природа изначально одушевлена «присутствием Создателя в созданье». Задаваясь вопросом: подвластно ли выражению земным языком «невыразимое» , поэт стремится слиться с природой,
Хотим прекрасное в полете удержать, Ненареченному хотим названье дать — И обессиленно безмолвствует искусство…
Прекрасное на миг появляется перед взором художника, чтобы осветить его душу божественным светом и «подтвердить» существование иного, безусловно прекрасного мира; прекрасное не имеет словесных заменителей, оно может быть прочувствовано лишь в форме мимолетного видения. Подлинным свидетелем иосторга перед минутным явлением прекрасного остается язык молчания:
Какой для них язык? Горе душа летит. Все необъятное в единый вздох теснится, И лишь молчание понятно говорит.
В этом стихотворении Жуковский ставит и вопрос о предмете поэзии — и им является не изображение видимых, зримых предметов, а выражение неуловимых душевных движений. Логика обыденности не в состоянии раскрыть тайну и поэзии и природы, внутренняя сущность прекрасного раскрывается в мимолетном поэтическом ощущении и в молчаливом созерцании природы.
Еще одним из важнейших романтических манифестов Жуковского является стихотворение «Море» .
Поначалу элегия кажется лишь пейзажной зарисовкой. Поэт с берега очарованно взирает на южное летнее море. Но пейзаж оказывается странным, в нем нет конкретности: безмолвное море и светлое небо соседствуют с темными тучами и беспокойными волнами, в чреде которых попеременно возникает то утренний, то вечерний свет.
Источником очарования лирического «я» становятся изменения в «поведении» природных стихий. Обладая исключительной отзывчивостью на эти изменения, поэт в своих ощущениях становится как бы зеркальным отражением природы. «Я» и природа существуют в процессе этих изменений как одно целое.
За пейзажным полотном явственно скрывается иносказание. Море близко душе поэта так, как могут быть близки друг другу равноправные и равновеликие стихии: морская бездна и бездна лирического «я». Аналогично тому, как море отражает в своих волнах лазурь неба и блещет светом его звезд, как оно тянется к небу из «земной неволи», человек не может существовать без того, что выше его и что дает ему право на жизнь. «Смятенная любовь» и «тревожная дума», таящиеся в глубине моря, обращены к «далекому светлому небу» и вне этой устремленности лишены сколько-нибудь возвышенного начала.
Жизнь моря предстает у Жуковского в свете ирреальной устремленности «мировой души» ко всеобщему единству и целостности, которую не удается восстановить. Море «чисто» чистотою неба, лазурно его «светозарной лазурью». Когда небо «ласкают» золотые облака, оно «радостно блещет» звездами неба, когда же налетает буря, то «бьется» и «воет», потому что «темные тучи» хотят отнять у него «ясное небо».
Для Жуковского, в отличие от Пушкина и Байрона, море не является символом свободы, а олицетворяет неволю, плен, печаль и тоску.
Для понимания своеобразия романтизма Жуковского целесообразно сопоставить «Море» Жуковского и «К морю» Пушкина. Первый внешне остается в рамках «пейзажной» лирики, Пушкин же выходит за ее пределы и отдается гражданским и общефилософским размышлениям. Общность исходной ситуации — лирический субъект созерцает морскую стихию и олицетворяет ее, обращаясь к ней как к одухотворенному существу, — снимается различным осмыслением сущности стихии: «пушкинское» море — принципиально «свободная стихия», блещущая «гордой» и «торжественной» красотой. Пушкин проводит отчетливую параллель между «морем» и «умчавшимся» гением Байрона, равновеликими в своей непокорной стихийности. Подобное сопоставление открываем возможную перспективу дальнейшего поведения лирического субъекта стихотворения: море как свободная стихия может стать путеводной нитью для того, чтобы «навсегда оставить… скучный неподвижный брег» и восторженно совершить «поэтический побег» «по хребтам» морских волн.
При сходстве поэтической тематики проблематика двух романтиков оказывается различной — Жуковский лелеет «таинственную сладость жизни», а Пушкин протестует против гражданской неволи в свете романтически понимаемой стихии свободы Пушкинское понимание моря носит более конкретный характер, поскольку не отождествляется с лирическим героем, а служит ему лишь путеводным началом. У Жуковского море — безмолвная бездна, у Пушкина — стихия, взывающая к действенному обнаружению душевных волнений, красота у Жуковского «встревожена», у Пушкина пребывает в торжественном покое.
Жуковский открыл новое понимание принципа поэтической субъективности. Выражение процессуального характера душевной жизни поэтического «я» составляет лирический феномен Жуковского. Жуковскому обязана русская лирика открытием утонченного анализа сознания человека в его эмоциональной изменчивости, в прихотливой динамике. Напряженный драматизм балладного жанра, самоуглубление в элегической мечте, психологическая утонченность в лирической песне — вот главные достижения Жуковского-романтика.
Он предельно отчетливо выразил сущностные основы элегического романтизма: тоска в разлуке, томление по встрече с возлюбленной, растворение сознания в воображении и мечте. Он достиг в рамках лирического рода последовательной эстетизации жизненных явлений. Стремление его романтического героя к возвышенному и величественному идеалу расширяло возможности отображения самоуглубления, внутренней рефлексии, исповедальности.
Романтизм в лирике Жуковского В. А