Русская литературе: 1842-й год сквозь призму 1830-го
Вспомнить в 1842 году о 1830-м раньше других должен был именно Михаил Дмитриев. В отличие от Погодина и Шевырева, он в общем оставался чужд уваровской концепции надклассовой «народности». Дмитриев, считавший себя потомком Владимира Мономаха в 21 колене и Рюрика — в 28, кичился своим старинным дворянством и лелеял в душе аристократические амбиции».
Неудивительно, что в непосредственном диалоге с пушкинской «Моей родословной» создавались не рассчитанные стихотворения Дмитриева 1840-х годов — «Мономахи» и «Ответ демократу».
Как
Однако Дмитриев, по-видимому, располагал и важной дополнительной информацией, которая могла закрепить в его сознании возникающую аналогию между тогдашней и нынешней ситуацией. Дмитриев был завсегдатаем дома Левашевых на Новой Басманной, в котором устраивались знаменитые литературные вечера. В этом же доме с 1832 года постоянно бывает поселившийся в Москве барон Андрей Иванович Дельвиг.
Именно Дельвиг в своих мемуарах подробно рассказал об истории заметок в защиту «литературной аристократии», указал на их авторство и сообщил о реакции, которую вызвала их публикация. Многое из этого должно было прозвучать и в рассказах на левашевских вечерах: Левашев был близким приятелем Дельвига, и все, что было связано с судьбой покойного, естественно входило в круг самых живых интересов дома.
Как бы то ни было, Дмитриев определенно должен был обладать достаточно многосторонней информацией о полемике «литературных аристократов» с петербургскими журналистами. Основываясь на этой информации и соотнося ее со своими воззрениями, он с легкостью мог сопоставить известные ему факты литературной жизни 1830 года с новейшей ситуацией — и провести напрашивающуюся аналогию. И он демонстративно решает повторить жест «Литературной газеты» — выступить на страницах травимого издания с публицистически насыщенным текстом, указывающим властям на ошибочность занятой ими позиции и их культурной политики.
Как и пушкинская заметка, стихотворение Дмитриева адресовано в первую очередь «высшей власти», «правительству» — через голову III Отделения. Оба текста содержат критическое изложение поддерживаемой властями позиции, суть которой по преимуществу отрицательная, разрушительная — насмешки над освященными историей традициями и «преданием». Характерна даже близость ключевых слов-понятий: в «Литературной газете» — смеяться, шутки, насмешки и у Дмитриева — шутить, насмехаться, бранить.
Беспристрастное разъяснение того, над чем смеются патронируемые властями журналисты, должно убедить правительство в том, что, поддерживая подобные идеи, оно поступает по меньшей мере неразумно.
«Пушкинианская» установка Дмитриева была поддержана издателями «Москвитянина». Об этом свидетельствует тот факт, что стихи Дмитриева оказались помещены в чрезвычайно знаменательный контекст: неподалеку от стихов Дмитриева были напечатаны письма Пушкина к Погодину.
Хотя пушкинские письма не избежали редактуры и цензурного вмешательства, в них все-таки сохранились презрительные высказывания о невежестве и торгашестве петербургских журналистов и о шарлатанстве Николая Полевого
В этом отношении она отчетливо корреспондировала со стихами Дмитриева. И наоборот: рядом с пушкинскими письмами стихотворение Дмитриева приобретало дополнительный смысл. Оно как бы освящалось традицией «литературной аристократии».
Русская литературе: 1842-й год сквозь призму 1830-го