«Хождение за три моря» тверского купца Афанасия Никитина
«Хождение за три моря» тверского купца Афанасия Никитина — памятник, стоящий особняком в литературе XV в. Своими внешними чертами этот памятник отчасти напоминал «хождения» по «святым землям», существовавшие уже с XII в., или описания путешествий на церковные соборы. Но путешествие Никитина было не паломничеством в христианскую землю, а поездкой по торговым делам в далекую Индию и не могло рассматриваться как акт благочестия.
Путешествие Афанасия Никитина в Индию в конце 60-х — начале 70-х гг. XV в. не было предпринято по чьему-либо
Под Астраханью Никитин и его товарищи были ограблены ногайскими татарами; они обратились В Дербенте за помощью к местному князю и к приехавшему раньше их московскому послу, но помощи не получили.
«Очи понесли» его из Дербента в Баку, оттуда — в Персию, оттуда через Гурмыз и «Индийское море» — в Индию. Направившийся в Индию от «многой
Сохранившееся в сборнике конца XV — начала XVI в., а также в независимом летописном своде 80-х гг. «Хожение за три моря» Никитина было совершенно неофициальным памятником; оно было, благодаря этому, лишено традиционных черт, характерных для церковной или официальной светской литературы.
С «хожениями» и «паломниками» предшествующих веков его связывали только немногие особенности: перечисление географических пунктов с указаниями расстояний между ними, указание на богатство той или иной страны. В целом же «Хожение» Никитина было путевым дневником, записками о его приключениях, рассказывая о которых автор еще и понятия не имел, как они окончатся: «Уже проидоша 4 великыа дни в бесерменьской земле, а христианства не оставих; далее бог ведаеть, что будеть… Пути не знаю… камо пойду из Гущ дустана…» Впоследствии Никитин все-таки направился на Русь и нашел путь «из Гундустана», но и здесь запись его странствий точно следует за ходом путешествия и обрывается на прибытии в Кафу.
Записывая свои впечатления на чужбине, тверской купец, вероятно, надеялся, что его «Хожение» когда-нибудь прочтут «братья русъстии християне»; опасаясь недружественных глаз, он записывал наиболее рискованные мысли не по-русски. Но все эти читатели предвиделись им в будущем, может быть после смерти. Пока же Никитин просто записывал то, что он действительно ощущал: «И тут есть Индийская страна, и люди ходят все наги… А детей у них много, а мужики и жонки все нагы, а все черныя: аз куды хожу… за мною людей много…. дицуются белому человеку…»
Попавший в чужую страну, тверской купец далеко не все понимал в окружающей обстановке. Как и большинство людей, оказавшихся за рубежом, он был готов видеть в любом, даже в самом необычном случае проявление своеобразных местных обычаев. О некотором легковерии автора свидетельствуют и его рассказы о птице «гукук», испускающей изо рта огонь, и об обезьяне — «князе обезьянском», у которой есть свое войско и которая посылает многочисленную рать на своих противников.
Но там, где Афанасий Никитин опирался не на рассказы своих собеседников, а на собственные наблюдения, взгляд его оказывался верным и трезвым. Индия, увиденная Никитиным, совсем не походила на полную «всякого богатства» страну из «Сказания об Индийском царстве», где все счастливы и «нет ни татя, ни разбойника, ни завидлива человека». Индия, увиденная Никитиным, — страна далекая, с особой природой и своими обычаями, но по устройству такая же, как и все известные русскому путешественнику земли: «А земля людна вельми, а сельскыя люди голы вельми, а бояре сильны… и пышны…» Никитин ясно осознал разницу между завоевателями — «бесерменами» и основным населением — «гунду-станцами».
Заметил он и то; что мусульманский хан «ездит на людях», хотя «слонов у него и коний много добрых», а «гундустанци все пешеходы… а все наги да босы». Бесправный чужестранец, обиженный «бесерменским» ханом, Никитин сообщил «индеянам», что он «не бесерменин»; он не без гордости отметил, что «индеяне», тщательно скрывающие свою повседневную жизнь от мусульман, от него, Афанасия, не стали «крыти пи в чем, ни о естве, ни о торговле, ни о намазу, ни о иных вещех, ни жон своих не учали крыти «..
Однако, несмотря на его сочувствие «голым сельским людям» Индии, Никитину, естественно, было на чужбине тоскливо и одиноко. Тема тоски по родине, пожалуй, основная тема «Хождения». Тема эта присутствует не только в словах Никитина о том, что на свете нет страны, подобной Русской земле, хотя «правды мало в ней» и «князья Русской земли не братья друг другу» , но и в других местах, где тоска по родине отражена не прямо, а косвенно. Никитин бранит «псов бесермен», уверивших его, что в Индии «много нашего товару» , и побудивших совершить это трудное путешествие, жалуется на дороговизну:»А жити в Гундустане, ино вся собина исхарчити, занеже у них все дорого… по полутретья алтына харчю идеть на день, а вина есми не пинал…»
Главная беда, более всего угнетавшая Никитина, — это отдаление от родного языка и от веры, которая для него была неразрывно связана с привычным бытом. Угнетали Никитина не только прямые попытки обратить его в мусульманство, но и невозможность соблюдать обычаи родины на чужбине:»А со мною пег ничего, никакоя книгы, а книгы есмя взяли с собою с Руси, ино коли мя пограбили… их взяли…» Особенно выразительны те «помышления», в которые впал Никитин после того, как один из его «бесерменских» собеседников сказал ему, что он не кажется «бесерменином», но не знает и христианства: «Аз же в многыя помышления впадох и рекох в себе : горе мне окаянному… Господи Боже… творець небу и земли!
Не отврати лица от рабища твоего…» И далее следуют обращения к аллаху на восточных языках.
Такие обращения, а также мусульманская молитва, которой завершается «Хожение за три моря», побуждали даже некоторых исследователей предполагать, что «бесерменам» удалось в конце концов склонить Никитина к переходу в ислам. Это несправедливо — у нас нет оснований сомневаться в правдивости многократных заявлений Никитина в его записках, что, несмотря на все давление «бесермен», он остался верен христианству. Но определенное воздействие на мировоззрение Никитина общение с другими верами все же оказало.
Рассказав об успехах мусульманского султана и «Мухаммедовой веры» в Индии, Никитин записал: «а правую веру бог ведает» — и заявил, что правая вера заключается в том, чтобы признавать единого бога и быть «чистым». Такая точка зрения тверского купца, несомненно, не была бы признана правильной у него на родине и могла бы грозить ему серьезными последствиями, если бы он не умер на обратном пути домой.
Написанные для себя, записки Никитина представляют собой один из наиболее индивидуальных памятников Древней Руси: мы знаем Афанасия Никитина, представляем его личность лучше, чем личность большинства русских писателей с древнейших времен до XVII в. Автобиографичность и лиричность «Хождения за три моря», передающего душевные переживания и настроения автора, были новыми чертами в древнерусской литературе, характерными именно для XV в.
«Хождение за три моря» тверского купца Афанасия Никитина