Жизнь Пушкина в период «каменного» режима Николая I
Жизнь Пушкина в это время все более осложнялась под давлением «каменного» режима Николая I. Без конца следуют выговоры и всевозможные запреты от Бенкендорфа: «Государь император заметить изволил, что Вы находились на бале у французского посла во фраке, между тем как все прочие приглашенные в сие общество были в мундирах» ; «Спешу уведомить Вас, что Его Императорское Величество не соизволил удовлетворить Вашу просьбу о разрешении поехать в чужие края, полагая, что это слишком расстроит Ваши денежные дела, а кроме того отвлечет Вас
Сложные чувства испытывает Пушкин в связи с предстоящей женитьбой, которая привлекает и страшит. Скоро выйдет «Борис Годунов», и обнаружится непонимание современниками зрелого творчества поэта. Начнутся клевета и травля, отеческие заботы царя удвоятся и утроятся, и в конце концов Пушкину придется выбирать между капитуляцией и пистолетом Дантеса.
Именно в 1830 г. Пушкин особенно сильно ощутил ту непреодолимую преграду, которой он как бы бросил вызов творчеством болдинской осени. Кругом запреты и карантины, но в поэзии — «тайная свобода» и раскованность. Непреложные внешние обстоятельства и сила противостоять им творчески и личностно — вот что разнообразно воплотилось в произведениях конца года вообще и в «Каменном госте» в частности.
Лиризм пьесы заключается и в том, что заглавие, причем связанное именно с пушкинским сюжетом, притягивает многие стихотворения Пушкина, порой даже ранние. Так, в послании 1817 г. «К молодой вдове» юный поэт пишет: В 1826 — 1830 гг. русская общественная мысль горячо обсуждала в журналах «Московский телеграф», «Вестник Европы», «Московский вестник», «Атеней» и других вопросы о движущих силах истории, о свободе и несвободе воли, о случайности и необходимости, о взаимоотношениях личности и общества. Разгром декабристов, несомненно, лежал в основе этих теоретических интересов, да и сами декабристы до 1825 г. не были чужды подобной проблематике. Легенда о Дон Жуане вбирала из нее очень много.
В 1834 г. в «Телескопе» появилась даже обзорная статья, касающаяся некоторых интерпретаций образа Дон Жуана *. Обращаясь к легенде, Пушкин не только выражал себя в личном и социальном плане, но и стремился художественно воплотить философско-психологические вопросы, интересующие его современников.
Проблемы индивидуализма отчетливо были видны к 1830 г. в Европе и России. Это общеромантическая проблематика, корни которой уходят до эпохи Возрождения, что и могло оживить интерес к образам Дон Жуана, Фауста и т. п. В социальном аспекте Дон Гуан, конечно, подрывает окаменевшие моральные догмы. В этом его доблесть и общественная значимость. Но «освобожденная» личность Дон Гуана и его жизненных прототипов, как во времена Возрождения, так и в начале XIX в., обнаруживала признаки кризисного состояния. Мнимая полнота жизни все чаще подменялась эгоцентрическим эпикуреизмом.
Любовь к любви у Дон Гуана, возведенная в абсолют, подмяла под себя остальные возможности героя. Внешние обстоятельства провоцируют при этом задатки и подавляют другие. Личность искажается, и ее индивидуализм, доведенный до предела, проявляет саморазрушительные действия.
Все это, в конечном счете, сводилось к вопросу о свободе и необходимости, особенно занимавшему Пушкина в последний период его творчества. Писали об этом и современники. Так, сюжет одной из поздних баллад В. А. Жуковского «Рыцарь Роллон» позволяет разглядеть сквозь пелену религиозной проблематики вопрос о свободе личности.
Решение Жуковского безотрадно. Безотрадно в этом же смысле лирическое миросозерцание Е. А. Баратынского. Первая строка стихотворения «К чему невольнику мечтания свободы…» достаточно все поясняет. Свобода и необходимость — в центре творчества М. Ю. Лермонтова, герои которого всегда протестанты. Трагическая лирика Тютчева в это время и позже — также в кругу этой проблематики. В решении вопроса о свободе и необходимости для Дон Гуана — к чему сводится наиболее общая проблематика пьесы — финал с Командором дает лишь боковое освещение.
В прямой логике пушкинского сюжета легендарной развязки могло и не быть, о чем писал еще В. Г. Белинский *. Так, в современной пьесе Макса Фриша «Дон Жуан, или Любовь к геометрии» явление Командора — всего лишь хитрая инсценировка, придуманная героем, чтобы ускользнуть от ответственности, но все же приведшая к его наказанию : Дон Жуан женится и ждет ребенка. У Пушкина Командор пришел потому, что Дон Гуан занесся в своей безудержности, но необходимость здесь смешана со случайностью. Наказание героя в нем самом, и погибает он прежде всего «от себя». Поэтому осмысление пушкинского финала двойственно. Жестокая чрезмерность наказания, осуществленного Командором, вызывает героическую чрезмерность протеста Дон Гуана.
Гибель не только «снижает» героя, но и возвышает своей исключительной картинностью.
«Треугольник» «Каменного гостя», как видно, занимал Пушкина еще задолго до пьесы, но тогда тема решалась прямо противоположно. Стихотворение полно безоблачной радости, безусловного права на земное счастье, неверия в призраки прошлого. Юность пренебрегает властью внешнего мира. В 1830 г. Пушкин уже знает, что прошлое возвращается, висит мертвым грузом и требует расплаты. В кругу «Каменного гостя» можно прочитать также «Предчувствие», «Воспоминание» , «Заклинание», «Для берегов отчизны дальней», «Мадонна» .
Возможны и более интимные параллели — с письмами Пушкина. По словам Е. А. Маймина, «переписка служила для Пушкина школой мастерства, сферой художественного опыта, источником стилевых заготовок». Сохранились два черновых наброска писем, обращенных поэтом к Каролине Собаньской в начале 1830 г. Оба они, с одной стороны, характеризуют пушкинскую манеру писать женщинам, которые ему нравились, а с другой — как показали Т. Г. Цявловская и А. А. Ахматова — являются стилевыми парафразами на темы восьмой главы «Евгения Онегина» и «Каменного гостя».
Если верно, что поэт персонифицировал свои черты сразу в Моцарте и Сальери, то здесь он выявляет свойства и безудержно увлеченного Дон Гуана, и мрачноватого резонера — Дон Карлоса. Вот несколько параллельных отрывков:
«…А Вы, между тем, по-прежнему прекрасны… Но вы увянете; эта красота когда-нибудь покатится вниз как лавина. Ваша душа некоторое время еще продержится среди стольких опавших прелестей» .
Таким образом, название пьесы, опосредованное сюжетными эпизодами, тесно связывается с духовной сферой ее автора. В названии пересекаются внетекстовые и внутритекстовые планы, историко-социальные и лирико-психологические линии. Оно символизирует, сгущает, фокусирует чрезвычайно драматический смысл, омрачая затем самые изящные и беспечные сцены.
Ассоциации названия дают возможность объектированному образу Дон Гуана сильнее отсвечивать субъективно-лирическими красками.
Жизнь Пушкина в период «каменного» режима Николая I