Балладный мир Жуковского
Жуковский считал непременным условием действительного контакта читателя с балладой — готовность не опровергать «размышлением тех понятий, которые могут быть основаны на простоте ума, на легковерии, суеверности или на вымыслах необузданной фантазии». Столь же определенно подчеркивалась необходимость дать «полную свободу всем впечатлениям неограниченно на себя действовать». » Речь шла, стало быть, о безоглядном доверии к изображаемому и вместе с тем об эмоциональном приобщении читателя к специфической балладной атмосфере,
Теория в данном случае точно отражала реальные черты жанра. Категория «чудесного», вплоть до 1840-х годов привлекавшая Внимание едва ли не всех русских теоретиков искусства, сразу оказалась тем основополагающим началом, которое определило эстетическую природу романтической баллады.
Чудесное
Это получалось вполне закономерно: структура, сочетавшая «отдаленность» балладного сюжета от читательского сознания и способность балладного рассказа потрясать это сознание, погружая его в стихию нерассуждающего чувства, создавала почти идеальные условия для подобного превращения.
В жанровом «пространстве» баллады сверхъестественное отвечало требованию «вероятия» , которое настойчиво выдвигали в первые десятилетия XIX в. представители основных течений русской эстетики. В балладном мире, открыто и принципиально связанном с миром фольклорного мышления, появление сверхъестественного оправдывалось такой общепризнанной в ту нору мотивировкой, как «сообразность с системою верования» парода, с его «господствующими мнениями».17 Движение в этом направлении способствовало решению назревших задач демократизации литературы.18I Вот почему балладная фантастика утвердилась прочно и сохранила свое эстетическое обаяние также и в 1820-е или 1830-е годы, когда идея народности стала приобретать в русской литературе все более важное значение.
Таким образом, принцип восприятия фантастического, столь существенный для русских романтических повестей 1820-1830-х годов, складывался на протяжении двух предшествующих десятилетий и притом в рамках другого, собственно поэтического. капра. Конечно, в прозаической повести принцип этот осуществлялся иными средствами. К тому же в прозе намного более ощутимо сказывалась эпическая дистанция между действием и Повествованием. Эффект эмоционального приобщения к атмосфера фантастического был вплетен теперь в несравненно более Сложную структуру читательского восприятия.
И все-таки есть основания утверждать, что один из главных жанрообразующих элементов русской фантастической повести сформировался в процессе развития романтической баллады.
В этом процессе балладам Жуковского, бесспорно, принадлежала решающая роль. Постижение специфики балладного жанра, творческое овладение его формой, качественное преобразование русской баллады в духе канонов романтизма справедливо связывались, прежде всего, с именем автора «Людмилы» и «Светланы». Его же заслугой было создание своеобразного варианта балладной фантастики, во многом предопределившего развитие национальной традиции в «фантастическом роде». Именно Жуковский первым заставил русскую публику вполне органично пережить эстетические потрясения, которые, по законам балладного Жанра, были призваны высвободить читательское сознание из плени рассудочности и обыденности.
Не случайно поэтому связь с балладным миром Жуковского так или иначе дает о себе знать на нескольких этапах эволюции русской фантастической повести. Эта связь всякий раз проявляется в сложном взаимодействии с другими традициями фантастического повествования. Поэтому следует внимательно рассмотреть их соотношение в нескольких исторически значимых ситуациях.
Балладный мир Жуковского