Отображение трагедии войны в лирике Анны Ахматовой

Выдающийся русский поэт Анна Ахматова владела тайной внутренней гармонией. В ней все было значительно — и отчеканенная, скульптурная внешность, и духовный мир. Ахматовой немало досталось в жизни: расставание, потеря близких людей, тюрьмы и лагеря, что выпали на судьбу мужа и единственного сына, клевета, болезни.

Но высокая воля души помогла ей не сгибаться под любыми ветрами оскорблений и несправедливостей. Уже первая ее книга «Вечер», что вышла тиражом триста экземпляров в 1912 году, свидетельствовала о том, что в русской литературе

появился новый мастер с удивительно чистым голосом, глубокая интимность которого усиливала его искреннее гражданское звучание. Ахматова чутко откликалась на те грозные события, которыми было переполнено XX столетие, — Первая мировая война, революция, суровые тридцатые, «сороковые фатальные».

В 1917 году Ахматова на руинах прошлой жизни принимает решение, которому осталась верной всю жизнь. Она разделяет со своей Родиной ее нелегкую судьбу, остается в России. Ахматова принимает все страхи и несправедливости новой жизни, упрямо неся звание русского интеллигента, охранника русской культуры, русского слова.

И

находит в себе силы надеяться на духовное возрождение народа. Поэтому она имела полное право написать:

Все расхищено, предано, продано, Черной смерти мелькало крыло, Все голодной тоскою изглодано, Отчего же нам стало светло?

В 30-тые годы Ахматова создает свой «Реквием» — духовный памятник миллионам замученных в лагерях, которые, остались без близких. Она оплакивает свой род, поколение людей, которые «ни единого удара не отклонили от себя». Свое бедствие она смогла перелить в скорбные строки поэмы:

Перед этим горем гнутся горы, Не течет великая река, Но крепки тюремные затворы, А за ними «каторжные нормы» И смертельная тоска. Для кого-то веет ветер свежий, Для кого-то нежится палач — Мы не знаем, мы повсюду то же, Слышим лишь ключей постылый скрежет Да шаги тяжелые солдат.

Когда на нашу землю пришла большая беда, война, спокойный и суровый голос Ахматовой выговорил клятву:

Мы знаем, что ныне стоит на весах И что совершается ныне. Час мужества пробил на наших часах, И мужество нас не покинет.

Еще гремели залпы и горели города, когда Ахматова начала по-новому осмысливать свою эпоху. В 1943-1945 годах она создает цикл «Северные элегии», в которых говорит о судьбе современников. Мудрый талант Ахматовой замечал не только эпохальные вехи истории. Нет, до конца дней она умела видеть земной и «материальный» мир вокруг себя, слышать музыку и птиц:

У меня не выяснены счеты С пламенем, и ветром, и водой… От того-то вдруг мои дремоты Вдруг такие распахнут ворота И ведут за утренней звездой.

Голос Ахматовой до конца оставался женским, возвышенным и властным, наполненным то мучениями ревности, то светлой памятью о любви, которая пошла. Поэт, научивший женщин говорить», сумел говорить от лица всего поколения, философски осмыслить высокое таинство жизни и профессии. Не случайно в цикле «Тайны ремесла» Ахматова написала:

Не должен быть очень несчастным И, главное, скрытным. О нет! Чтоб быть современнику ясным, Весь настежь распахнут поэт.

Ахматова щедро делилась с нами тайнами своей человеческой и творческой сути, переливами своего поэтического «я». И в этом — простота и величие ее лирики. До войны в Ленинграде работало 345 писателей.

В осажденном городе их осталось 93. В том числе Анна Ахматова — живая легенда «серебряного века», что соединила XIX и XX века, столетие пушкинское и свое. Она не оставила своего края, «глухой и грешный» в 20-тые годы и навсегда осталась в России, где трижды арестовывали единственного сына, десятилетиями не печатали ее стихов. На трагедию войны Ахматова откликнулась уже в июле 1941-го, по-солдатски коротко и точно названная ею «Клятва»:

И, что сегодня прощается с милым, Пусть боль свою в силу она переплавит. Мы детям клянемся, клянемся могилам, Что нас покорить никто не заставит!

Строки эти — своеобразный эпиграф к поэзии Ахматовой военных лет. Они и констатация факта, и обобщение, и клятва, и призыв к ее выполнению. Ахматова не только написала эту клятву, а и жила согласно ей.

С противогазом через плечо Ахматова несла достойную службу, как рядовой боец, противовоздушной обороны, она шила мешки для песка, которыми обкладывали траншеи-приюты в саду того же Фонтанного дома. Теперь в этом доме наследство Ахматовой.

Общая боль стала личной; когда читаешь у нее о том, как первый дальнобойный самолет фашистов «равнодушно гибель нес ребенку моему», забываешь о том, что у самой Ахматовой сын был уже взрослым, и беспокоилась она за чужих детей.

В стихе без названия ей «сквозь бомбежку слышится детский голосок», и хочется спасти всех:

Питерские сироты Детоньки мои! Голодная, больная, Ахматова была уверена в победе и вселяла эту веру у своих сограждан: Вражье знамя Растает, как дым, Правда за нами, И мы победим!

В конце сентября Анну Андреевну эвакуировали сначала в Москву, потом в Ташкент. Оттуда она выслала для печати в «Правду» «Мужество» с отчеканенными, будто бы выбитыми золотом в мраморе, строками, которые стали гимном и клятвой миллионов людей:

Час мужества пробил на наших часах, И мужество нас не покинет.

Сотни километров отделяли ее от родного города, но она оставалась с ленинградцами: стариками, женщинами, детьми и новобранцами, которые весьма быстро повзрослели:

Важно с девочками простились, На ходу целовали мать, Во все новое нарядились, Как в солдатики шли играть. Ахматова посвятит им стих «Победителям»: Вот о вас и напишут книжки: «Жизнь свою за други своя», Незатейливые парнишки — Ваньки, Васьки, Алешки, Гришки, Внуки, братцы, сыновья!

После снятия блокады, почти за год до окончания войны, Ахматова возвратилась в родной город. В телеграмме, присланной из Ташкента с просьбой возвратить ее в Ленинград, Анна Андреевна написала: «Хочу быть полезной городу» и она стала полезной и нужной ему. В отличие от многих поэтов-соотечественников, Ахматова говорила с людьми не

Лозунгами, а живыми человеческими словами о Родине, о войне, о любви и о цветах:

Я к розам хочу, в тот единственный сад, Где лучшая в мире стоит из оград. Это, конечно, о Летнем саде.

«Всем смертям назло» в годы войны Ахматова продолжала работать над «Поэмой без героя», которой отдала почти треть жизни. В ноябре 1944 года она написала в предисловии к первому изданию: «Я посвящаю эту поэму памяти ее слушателей — моих друзей и сограждан, которые погибли в Ленинграде во время осады, их голос я слышу и вспоминаю, когда читаю поэму вслух…»

Вот почему на поэтическом вечере, который состоялся в Ленинграде в августе 1946 года в Большом драматическом театре, зал встретил Ахматову громом оваций, которые длились минут пятнадцать. О трагедиях войны, как и о трагедиях сталинского террора, Ахматова могла бы и говорить словами из своего не опубликованного еще, но уже написанного «Реквиема»: «туда с моим народом там, где мой народ, к несчастью, был».




Отображение трагедии войны в лирике Анны Ахматовой