Сочинение: «Русский бунт» в изображении А. С. Пушкина

Замечательному русскому поэту второй половины двадца­того столетия Давиду Самойлову принадлежит следующая сти­хотворная строчка: «Мужицкий бунт — начало русской прозы». Самойлов был большим знатоком пушкинского творчества и подметил характерную для отечественной классики особен­ность, заключающуюся в том, что прозаики золотого века рус­ской литературы обращались в своих произведениях прежде всего к изображению социальных основ народной жизни. На­род и власть, взаимоотношения различных классов и сословий российского общества,

противоречия между ними, приводя­щие к кровавым противостояниям, — вот проблемы, волновав­шие русских прозаиков.

У истоков этого направления отече­ственной словесности стоял Александр Сергеевич Пушкин, ярким подтверждением чему стали его знаменитые романы «Дубровский» и «Капитанская дочка».

В 1821 году Пушкин формулирует для себя основные прин­ципы своего понимания прозаического повествования: «Точ­ность и краткость — вот первые достоинства прозы. Она требу­ет мыслей и мыслей — без них блестящие выражения ни к чему не служат». После завершения «Повестей покойного Ивана Пет­ровича

Белкина» — первого своего прозаического опыта, он за­думывает широкое историческое полотно — роман из эпохи пугачевщины.

Занимаясь сбором материалов для этого произве­дения, он параллельно начинает писать другой роман — «Дуб­ровский». Самыми впечатляющими страницами романа «Дуб­ровский» оказались те, на которых автор изображает сцены му­жицкого бунта. Образ Архипа-кузнеца, поднявшего топор на своих притеснителей, наполнен символическим смыслом: вот что ждет власть предержащих, если они не перестроят обще­ственные отношения на основах социальной справедливости.

Еще шире развернуты зловещие картины русского бунта в романе «Капитанская дочка», по праву считающемся верши­ной пушкинской прозы. Произведение о пугачевщине Пушкин пишет на основе собранных им богатейших материалов. Это не только исторические документы, но и устные предания, услы­шанные от людей, живущих в тех местах, где происходили пе­чально памятные кровавые события.

Поэтому и получился та­ким достоверным образ крестьянского вождя, выдававшего себя за царя Петра Третьего, а на самом деле беглого донского казака Емельяна Пугачева.

Наряду с документальными, в романе «Капитанская дочка» видны и фольклорные корни образа героя-бунтовщика. При всей исторической точности повествования в сюжете угадыва­ются черты народной волшебной сказки. Такой сказочного происхождения деталью становится совершенно реальный за­ячий тулупчик, которым Петруша Гринев наделил выручивше­го его в буран «вожатого».

И бескорыстно сделанное им добро откликается той добротой, которую проявляет преобразив­шийся в грозного разбойника «вожатый», спасающий жизнь героя в самых безвыходных ситуациях.

Авторская позиция в трактовке образа Пугачева неодно­значна. С одной стороны, Пушкин разделяет точку зрения сво­его молодого героя — дворянина Петруши Гринева, смело про­тивопоставляющего требованиям бунтовщиков понятия чести и долга. С другой стороны, отношение автора к самозванцу не лишено сочувствия и симпатии.

«Странная дружба», соединившая дворянина Петра Грине­ва и вождя крестьянского восстания Емельяна Пугачева, несет в себе глубокий идейный смысл, который стремится донести до читателей автор. Это идея единства нации, примирения меж­ду враждующими общественными слоями. Стоящие по разные стороны баррикад герои «Капитанской дочки» сумели найти общий язык, проникнуться друг к другу чисто человеческой симпатией. Они почувствовали, при всей противоположности классовых интересов, коренное духовное родство: ведь оба они русские люди.

К единству русской нации призывает Пушкин в своем произведении.

В романе «Капитанская дочка» мы встречаем и предостере­жение будущим поколениям России: «Не приведи Бог видеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка». Опыт русских революций двадцатого века подтвердил пророческую сущность слов великого русского поэта.




Сочинение: «Русский бунт» в изображении А. С. Пушкина